Квартира была огромной и дорогой. Ее хозяин явно процветал ив деньгах не нуждался. И оформлял ее дизайнер-профессионал, и стул, на которомсидел Андрей, явно стоил больше, чем он зарабатывал в месяц.

И все же она не была похожа на десятки других огромных идорогих квартир, в которых перебывал Андрей за время своей работы.

Игрушки были разбросаны на полу в гостиной. Из открытойпасти видеомагнитофона торчала кассета с надписью “Малыш и Карлсон”. Белая кожагромадного кресла была кое-где порвана на подлокотниках. Очевидно, пес прыгална подлокотники или грыз их. На стенах вместо обязательной модной дорогостоящеймуры висели детские рисунки в тонких деревянных рамках. Под одним из нихназвание: “Корова и ее щенята на лугу”. Название было даже больше самойкартины, и написано очень разборчиво, хотя и немного коряво.

Пепельница, полная окурков. Очевидно, она курила всю ночь,пытаясь разыскать мужа и уже понимая, что произошло именно то самое худшее, очем страшно даже подумать.

Всевозможная детская и взрослая обувь свалена под вешалкой вогромную кучу, и рядом, очевидно не вытертые со вчерашнего дня, отпечаткисобачьих лап.

В этом доме жили. Растили детей, ссорились, смеялись илюбили друг друга. Принимали гостей. По выходным готовили что-нибудьвкусненькое. Читали книжки, лежа на ковре рядом с собакой, и ленились убиратьна место обувь.

И ничего этого больше не будет. Никогда.

Если бы я тогда дослушал бывшую жену, он был бы сейчас жив.И эта чужая, с белым и пустым лицом, женщина не варила бы кофе, повернувшись ковсему миру натянутой до предела спиной и пытаясь хоть одну секунду отдохнуть оттого, что обрушилось на нее так внезапно.

– Вы знаете, – сказала она, не поворачиваясь, – Сережкавсегда говорил мне, что он непременно должен умереть раньше меня. – Отвоспоминаний у нее вдруг изменился голос, стал даже какой-то веселый. – Тебе,говорит, все равно, конечно, а я один ни за что не останусь.

Она мельком взглянула на Андрея и понесла к столу полнуютурку. У нее было совсем больное лицо и сухо горящие глаза.

– Вы представляете? Мы собирались в отпуск. Он вчера приехали сказал, что на днях мы уезжаем. – Она присела к столу, держа турку обеимируками. – Он терпеть не может осень, всегда старается уехать, когда онаначинается. Он вообще у нас такой… теплолюбивое растение.

Ее нужно отвлечь. Вызвать врача, чтобы он уколол ей успокоительное.Заставить лечь. Позвонить родителям. Купить бутылку водки и стоять над ней,пока она не выпьет ее до дна.

– Ирина Николаевна, – Андрей поднялся и взял у нее из руктурку. Она даже не заметила этого. Поискав на полках, он поставил на стол две чашкии разлил кофе. Она не шелохнулась. Она не помнила, что в кухне, кроме нее, былкто-то чужой. Последовательно открывая все шкафы и ящики, он нашел наконецкоробку с лекарствами и накапал еще валокордина. – Выпейте, пожалуйста.

Она залпом выпила и опять замерла, сгорбившись на своемстуле. Лучше бы билась в истерике.

– Он же великий врач, – вдруг сказала она удивленно. – Развеможно было просто так убить такого врача? Дело не в том, что я его жена, ипоэтому мне кажется, что он гениальный. Дело в том, что он на самом деле и былгениальным… Разве таких убивают?

Убивают всяких. Даже таких, как Сергей Мерцалов, –благополучных, любимых, талантливых. Всяких.

И майор Ларионов для того и существует, чтобы убийц искать.Больше он ни за каким хреном никому не нужен.

– Ирина Николаевна, кого он опасался в последнее время, вашмуж? Почему нервничал? О какой слежке он вам говорил?

Она встрепенулась и впервые за все время посмотрела наАндрея и увидела его.

– Да-да, – сказала она растерянно. – Как же я забыла… ПроНики рассказала и про отпуск, а самое главное забыла… Да, он несколько раззамечал, что два каких-то человека постоянно сопровождают его на работу и с работы.На прошлой неделе мы ходили в какой-то кабак… Постойте, кажется, в “Эльдорадо”,что ли… – Она прикрыла глаза. – Мы были в театре, а мальчишки остались усвекрови со свекром, и мы решили кутить… Он даже показал мне одного из техдвоих, ну и он ничем не отличался от обыкновенного прохожего, который простоидет мимо ресторана… Сережка сказал, что около дома мы его тоже непременноувидим, но около дома никого не было. Я, конечно, сказала ему, что у него маниявеличия, а он рассердился страшно и велел мне заткнуться. Он, знаете, любит,когда мы играем в грозного главу семьи, которого все боятся. Но постойте, –вдруг прервала она себя и сдвинула брови, словно пытаясь сфокусироватьрасплывающийся взгляд. – Откуда вы знаете, что за ним следили? Он никому об этомне рассказывал, и я говорила только одной своей знакомой, у которой муж вуголовном розыске. Но он оказался бывшим, этот муж, и ничем нам не помог… Такоткуда вы знаете?!

Андрей вытащил сигарету из пачки и закурил:

– Я этот бывший муж, – сказал он. – Я ничем вам не помог.

– Что? – переспросила Ирина Мерцалова. – Что вы сказали?

Он затянулся и ничего не ответил. И тогда она бросилась нанего.

– Ну смотри! Да вот же он, справа! Да не слева, а справа! Тысовсем не туда смотришь, Танька!

– Да где?!

– У тебя на бороде! Вон под деревом стоит.

– Ну и что? Стоит, и пусть себе стоит. Может, ему надо?

– Он не просто так стоит, – сказал Клавдия значительно. – Онстоит по мою душу. Он за мной следит.

Танька посмотрела на нее в изумлении, а потом, решив, чтоэто, очевидно, просто идиотская шутка, плюнула с досады и сказала сердито:

– Ну тебя к аллаху, Ковалева! Я думала, у тебя и вправду чтостряслось, а ты…

– И вправду стряслось. Он стоит здесь с утра. И когда яприеду домой, он будет стоять около моего подъезда. А завтра они поменяются, ина работу меня проводит второй. Тань, я не шучу…

– О господи Иисусе, – сказала Танька и присела наподоконник, глядя на Клавдию во все глаза. – Ты что, серьезно? А когда ты это…заметила?

– В субботу. – Клавдия повернулась спиной к залитому дождемокошку. – У вас на даче. Когда мы уезжали и я уже сидела в машине, а всесемейство толпилось у ворот, я обратила на него внимание. Он стоял на мосточкеи курил. И я вспомнила, что видела его раньше, сначала в Москве, а потом вэлектричке. Он мне в ухо сопел.

– И ты прямо так взяла и вспомнила? – спросила Танянедоверчиво.

Клавдия раздраженно почесала за ухом. Изящная докторская шапочка,на которой настаивала заведующая, всегда натирала ей кожу. Шапки Клавдия носитьне могла.