– К сожалению, мне пока нечего вам сказать, АлександрЕвгеньевич. Могу утверждать определенно, что Филатову убили не из ревности и неиз-за денег. Но это, увы, пока все, что мы знаем точно. Конечно, могутоткрыться и новые обстоятельства. Тогда мы вернемся к этим версиям.

– Я боюсь показаться вам надоедливым, но… Вы позволитемне приходить к вам, узнавать, как идут дела? Вы ведь знаете, – онпристально посмотрел Насте в глаза, – я любил Ирину. Очень любил. Я былготов пойти на развод, но она и слышать не хотела, говорила, что все равнонегде будет жить.

– Александр Евгеньевич, – дружелюбно улыбнуласьНастя, – вы много лет знали Ирину Сергеевну. Расскажите мне про нее. Вы жепонимаете, нам важна каждая мелочь, каждая деталь.

– Что вам рассказать? – вздохнул Павлов. –Ирочка была… Да разве это расскажешь? Чудесная, очаровательная, нежная… – Быловидно, что он не на шутку разволновался, руки задрожали, кадык дернулся надузлом галстука. – Не могу, простите.

Он поднялся. Взглянул на часы. Вымученно улыбнулся Насте.

– Давайте заключим с вами маленькую сделку, АнастасияПавловна. Вы мне разрешите приходить и спрашивать про ход расследования, а я заэто буду рассказывать вам про Ирочку. Договорились?

– Хорошо. Приходите, буду с нетерпением ждать вашихрассказов.

Почти столкнувшись с Павловым в дверях, к Насте влетелразъяренный Гордеев.

– Знаешь, где сейчас Шумилин? В клинике неврозов.Ковалев, конечно же, побежал к своему дружку и все рассказал. А Виноградов даженичего выяснять не стал, видно, знает отлично, какая сволочь его родственничеки чего от него можно ожидать. Запихнул в психушку от греха подальше, чтобы мыего не достали.

– Интересно, а Ковалев об этом знает? Ситуация-топикантная. Виноградов, с одной стороны, друг, а с другой – укрывает насильникаего же родной дочери. По сути одно то, что парень согласился на госпитализацию,в глазах Ковалева должно быть признанием в том, что он виновен.

– Верно, – согласился Гордеев. – Виноградовдолжен бы, по идее, скрывать это от Ковалева.

– Попробуем узнать кое-что. – Настя набрала номертелефона. – Будьте добры Эллу Леонидовну. – Прикрыв трубку рукой, онапояснила Гордееву: – Моя приятельница. Работает в клинике неврозов. Мы с нейвместе курс психодиагностики у Березина слушали… Эллочка? Здравствуй, это НастяКаменская.

Обменявшись любезностями, Настя попросила, если возможно,выяснить, по чьей протекции госпитализировали Шумилина Сергея Викторовича, 1968года рождения. Элла обещала перезвонить.

Долгожданный звонок раздался в самом конце дня. Настяпоговорила с Эллой и, озадаченно покачав головой, зашла к Гордееву.

– Шумилина в клинику устраивал лично сам КовалевВиталий Евгеньевич.

– Подонок, – тихо пробормотал ВикторАлексеевич. – Ну, мы еще поглядим, кто кого.

И этот понедельник, двадцать второе июня, был таким жежарким, как все предыдущие дни. И снова, чуть приволакивая распухшие от жарыноги, Настя Каменская, не выносившая толпы и духоты, медленно брела мимоавтобусных остановок домой. Она думала о том, что в русском языке слово«правда» – только одно, а слов, противоположных по значению, куда больше:«обман», «ложь», «неправда», «вранье». Может, потому, что правда – проста, аложь многолика? Настя стала перебирать в уме синонимы этих слов на всехизвестных ей языках. Поглощенная своими лингвистическими изысканиями, она незаметила невысокого смуглого человека в очках, который на некотором отдаленииследовал за ней от самой Петровки. Если бы с Настей рядом был Юра Коротков, онбы наверняка узнал этого человека. Но Юры не было, а обнаруживать наблюдениеНастя не была приучена.

* * *

Во вторник ситуация неожиданно обострилась. Насте позвонилДима Захаров, сообщил, что агентство, в котором он работает, получило заказ насведения об Ирине Сергеевне Филатовой. Заказ передан, естественно, черезпосредника, да и самого посредника шеф все равно не назовет. Имя клиента –профессиональная тайна. Обычно ленивая и медлительная, Настя пулей влетела вкабинет к Гордееву.

– Виктор Алексеевич, у меня на телефоне Захаров изчастного охранного агентства. Кто-то интересуется биографией Филатовой.

– Да? – Колобок сунул в рот дужку очков. –Любопытно. Какие будут суждения?

– Если уж нам так повезло с Захаровым, я думаю, естьсмысл этим воспользоваться. Надо спеть им какую-нибудь песенку.

– Врать нехорошо, Анастасия, – пошутил Колобок.

– Это не ложь, а дезинформация. Зачем нам мучиться,устанавливая клиента, когда можно просто посмотреть, где нашу песенку будутповторять.

Настя вместе с Захаровым начала сочинять биографию Ирины,стараясь гармонично сочетать общеизвестные факты с изящной выдумкой.

А Виктор Алексеевич Гордеев вызвал к себе Ковалева.

– Виталий Евгеньевич, мне казалось, что в прошлый размы поняли друг друга. А вы меня подвели, нарушили нашу договоренность. Как жетак? – мягко и вкрадчиво начал Колобок.

– Я вас не понимаю, – надменно ответил Ковалев.

– Вы разве не сообщили Виноградову о наших подозренияхв адрес его племянника? – невинно осведомился полковник.

– Я не счел возможным скрывать от него, – сдостоинством произнес Виталий Евгеньевич.

– Могу я узнать, что вам ответил на это Виноградов?

– Вы что, допрашиваете меня? – возмутилсяКовалев. – Почему я должен докладывать вам, что мне говорят мои друзья вличной беседе?

– Не должны, – мирно согласился Гордеев. – Авам не показалось странным, что Виноградов тут же госпитализировал племянника стаким диагнозом, который исключает проведение в отношении его процессуальныхдействий?

– Я вас не понимаю, – повторил Ковалев. –Сережа болен, очень болен, у него глубочайшая депрессия. Он нуждается в лечениии врачебном надзоре.

– Это понятно, – согласно кивнул Гордеев. – Ина почве чего у него такая глубокая депрессия?

– Трагедия в личной жизни. – В голосе Ковалевапослышалась уверенность. – Любимая девушка обошлась с ним незаслуженножестоко, а в этом возрасте, сами знаете, когда рушится любовь – рушится мир.

Виктор Алексеевич сочувственно поцокал языком.

– Надо же, как бывает. Такой красивый, статный парень,косая сажень в плечах, девушки должны его обожать.

– Да-да, – оживленно подхватил Ковалев, – таквсегда и бывает, но вот сошелся свет клином на одной – и вся жизнь прахом.

Гордеев помолчал, потом очень тихо спросил:

– Виталий Евгеньевич, вы не испытываете неловкости?

На самом деле Гордееву хотелось крикнуть во весь голос:«Неужели вам не стыдно?!»