— Да. Я попала в тело Аланте два года назад, но сегодня вернулось мое собственное, земное тело. Вряд ли у нас с ней была одинаковая внешность. Но как это случилось, что произошло, я не знаю.

— Даже если бы настоящая Аланте не была Пустой, то выглядела иначе, — согласилась Калахне. — Драконицы побольше тебя будут, помощнее.

Вейра Глок тоже молчать не стала.

— Если эта девчонка попала в тело досточтимой вейры из семьи Фьорре, то это она ее и убила. Убила и место ее заняла.

Калахне тут же накинулась на Глок с упреками, припомнив и пропавших девушек из приюта, и аукцион, и мою продажу, что тоже, между прочим, преступление.

— Да это первый мой аукцион, — защищалась Глок. — Первый, ясно? Кто бы посмел отказать великому герцогу Сопределья, который, даже не потребовав платы, дал мне браслет иллюзии с личной каплей крови и попросил только моего содействия? Да никто бы не посмел!

— А другие девушки с аукциона где? Где? — нападала Калахне.

Краем уха я слушала бессвязный рассказ Глок, что, де, герцог обещал позаботиться об остальных Пустых, проданных на аукционе. Герцог обещал, герцог сделал. Наверное. Она не проверяла. Ну кто она, и кто великий Фалаш, побывавший в прямых отношениях с целой богиней. То есть, не он, а его прапрапрадедушка его прапрапрадедушки.

Не удержавшись, я тронула пальцами пушистый кошачий бок. Котяра покосилась, но стерпела. Тогда я положила ладонь, но и это мне простилось, а когда погладила, та и вовсе заурчала, как маленький вертолет, аж бокалы на столе задребезжали. От неожиданности бабули подпрыгнули, с ужасом глядя на мою руку, уже перебравшуюся к ушкам.

— Она ее включила, — бескомпромиссно заявила третья бабка, — Она точно иномирянка. И уж, конечно, никогда она не убивала, общеизвестно, что Вальтарта сама забирает девушек из другого мира на свое усмотрение. Если наставница хочет остаться в моем доме, ей придется умерить свой гонор.

Глок действительно сдулась и забормотала что-то жалкое и оправдательное. Что не она такая, жизнь такая, особенно у Пустых. А она стала наставницей в пансионате всего месяц назад, потому что предыдущую хозяйку герцог уволил за злоупотребления.

— Как я оказалась здесь? — прервала я спор. Коротко взглянула на Калахне: — Ты обещала рассказать.

— Я расскажу, — кивнула та, переглянувшись с подругами. — А они меня поправят, если что напутаю.

Все началось с того, что вейра Глок, оказавшаяся в столице Сопределья из-за аукциона, была вынуждена обратиться за помощью к одной из учениц пансионата Бертель… На этот месте обиженная Глок внесла поправку, что они вообще-то учились вместе, и не ее вина, что ее однажды отыскали и сделали наставницей в пансионате. Но, как бы то ни было, лишившись иллюзорной красоты, Глок снова стала просто Пустой, и никто бы не признал в ней наставницу пансионата, поскольку все ее настоящие документы остались в пансионате, до которого полдня ехать. Она попросилась к Бертель и… не захотела уезжать. Жизнь наставницы без красивой личины ее не прельщала. Уродина, которая постоянно разъезжает по всяким советам и организаторским вопросам, собирая комментарии о своей внешности. Брр.

В ее обязанности входил сбор ракушек и трав, упавших птичьих яиц и кристаллов, растущих на каменных дубах. Из них получались чудесные зелья: редкие, диковинные, за которые богачи с улицы Цветочных мостов платили огромные деньги. Глок как раз отколупывала редкий голубой мох, когда течение вынесло ей под ноги… меня.

Ненавистную Аланте в полуобороте.

— У тебя крылья были, — сказала Глок с благоговением. — Белые, как снег. Как ты их не переломала только, билась на камнях, как раненная птица. А потом…

Потом уродливая Пустышка Аланте начала меняться.

Невидимые глазу мышечные волокла перестраивались, соединялись и расходились, и скоро перед вейрой Глок лежала умирающая девушка почти сказочной красоты. Ну просто лесная фея из сказки — такая изящная и маленькая. Драконицы такими не бывают. Драконицы всегда красивы, но они высокие, статные, ни одному мужчине не уступят.

Глок развернулась и ушла.

— Не буду лгать, бросить я тебя хотела. Ты ведь не знаешь, что значил для меня тот браслетик, подаренный Его Высочество из рода Фалаш. Он стоил жизнь без боли, а ты эту жизнь у меня отняла.

Глок зло отвернулась.

Она действительно хотела меня бросить там, но на половине дороге развернулась и бросилась обратно. Пустые не бросают друг друга, потому что во всем мире у них нет никого кроме друг друга. А Аланте, даже разбудившая своего дракона и получившая магию, все еще была одной из них. Из нас.

Выместив ярость и душевную боль на ближайших пеньках и камнях, Глок не смогла оставить бывшую Пустышку умирать на берегу, взвалила ее на закорки и потащила в дом Бертель.

— Ты три месяца была без сознания, — подтвердила Бертель. — Я на тебя весь припас магических настоек извела.

Я разбудила… драконицу?

Звучало дико. Я спокойно переносила отсутствие магии в этом мире просто потому, что у меня ее отродясь не было. Даже сейчас я не чувствовала в себе никаких особенных изменений. Только внешность твоя земная вернусь, злорадно напомнил внутренний голос, и ты не умерла, хотя обрыв там ого-го какой, а так, конечно, никакой магии. Все в рамках физики и биологии.

— И… что теперь? — взглянула на Бертель, стараясь не выдать собственную растерянность.

— Ты иномирянка, а у иномирянок всегда есть выбор. Можешь подавать запрос в магическую контору, можешь пойти в Академию, можешь предложить себя любой, даже самой высокопоставленной семье в Сопределье, а можешь вернуться к герцогу. Он искал тебя по всему Сопределью. Месяц гул стоял, каждый дом проверили, в каждую нору заглянули, отец твой отрядил на поиски две сотни драдеров, а Его Высочество лично дважды входил в реку на сутки, чтобы поднять речное дно.

Звучало так, словно ошалевшие от горя родственники ищут любимую дочь. Вот только иллюзий у меня больше не было. У Его Высочества был целый шанс не дать мне умереть, и он им не воспользовался. А второго шанса я сама не дам.

Бледно усмехнулась:

— У нас говорят, нельзя войти в реку дважды, поэтому ни к семье, ни в дом Фалаш я не вернусь. Пусть считают, что я умерла.

Пустые замолчали. Несколько минут стояла тишина, нарушаемая только скрипом старых часиков и мурчанием кошки.

— Ты