созданная Версальским договором для противодействия Германии, еще сохраняла свою целостность. Германия оставалась разоруженной, Рейнская область – демилитаризованной, страны-победительницы демонстрировали внешнее единство, и эта конструкция была подкреплена авторитетом Лиги Наций. Семь лет спустя все это уже исчезло, причем без единого удара. Сначала международная стабильность пошатнулась из-за краха экономической стабильности в ходе Великой депрессии, которая разразилась в октябре 1929 г. Хотя в то время никто так не думал, депрессия имела мало отношения к прошедшей войне и вообще никакого – к еще действовавшим положениям мирного договора. Началась она, когда в США лопнул пузырь спекулятивного бума; последовавший за этим рост безработицы усугублялся тем, что покупательная способность населения не поспевала за ростом производства. Теперь это ни для кого не секрет, как и то, что выйти из депрессии можно только с помощью увеличения государственных расходов. В 1929 г. этого не понимал почти никто, а единицы понимавших не имели никакого влияния на политику правительств. Царила уверенность, что единственное средство в таком случае – дефляция. Нужны крепкие валюты, бездефицитные бюджеты, сокращение государственных расходов и снижение заработной платы. Считалось, что в этом случае цены каким-то образом снизятся до такого уровня, что люди снова начнут покупать.

Во всех странах, где проводилась такая политика, она провоцировала обнищание и массовое недовольство. Однако не было никаких причин, по которым она должна была стать причиной международной напряженности. Почти повсеместно депрессия снизила интерес к международным делам. В Великобритании в 1932 г. министр финансов коалиционного правительства Невилл Чемберлен предложил самую низкую за весь межвоенный период оборонную смету. Французы утратили даже ту скромную напористость, которую проявляли ранее. С приходом к власти Франклина Делано Рузвельта в 1933 г. американская политика стала более изоляционистской, чем при его предшественниках-республиканцах. Германия представляла собой особый случай. В 1923 г. немцы испытали на себе чудовищные тяготы инфляции и теперь зашли столь же далеко в противоположном направлении. В сознании большинства немцев дефляция не имела альтернативы, но ее последствия все равно оказались крайне непопулярными. Каждый аплодировал этим мерам, пока их применяли к другим, но возмущался, когда их применяли к нему самому. Рейхстаг не смог обеспечить провозгласившему курс на дефляцию правительству большинства голосов, хотя именно такого правительства он и желал. В итоге Генрих Брюнинг больше двух лет возглавлял правительство меньшинства и проводил политику дефляции, опираясь на решения президента. Честный и порядочный Брюнинг не пытался завоевать популярность смягчением суровых дефляционных мер; вместо этого его правительство сделало ставку на внешнеполитический успех. В 1931 г. министр иностранных дел Курциус попытался добиться экономического союза с Австрией, хотя этот проект и не обещал никаких экономических преимуществ; Тревиранус, еще один член правительства Брюнинга, начал выступать за пересмотр границы с Польшей. В 1932 г. преемник Брюнинга Папен потребовал для Германии равноправия в области вооружений. Никакого отношения к экономическим трудностям все это не имело, но ожидать понимания этого от рядового немца было бы бессмысленно. Ему годами твердили, что всеми своими несчастьями он обязан Версальскому договору; теперь, столкнувшись с трудностями, он верил в то, что ему говорили. Более того, депрессия лишила его самого сильного аргумента в пользу бездействия – благосостояния. Когда люди живут в достатке, они забывают свои обиды; в нищете они только о них и думают.

Были и другие причины для роста международной напряженности. В 1931 г. Лига Наций столкнулась с первым серьезным вызовом. 18 сентября японские войска оккупировали Маньчжурию, которая теоретически была частью Китая. Китай обратился за восстановлением нарушенных прав в Лигу. Проблема была непростой. У японцев имелись веские аргументы. Власть китайского центрального правительства – и везде слабая – вообще не распространялась на Маньчжурию, которая долгие годы пребывала в состоянии беззакония и хаоса. Торговые интересы Японии серьезно страдали. Прецеденты односторонних действий иностранных держав в Китае имелись: последний из них – высадка британских войск в Шанхае в 1927 г. Плюс ко всему – никакими рычагами воздействия Лига не располагала. Ни одна страна не приветствовала идею в разгар экономического кризиса прекратить и так сократившуюся международную торговлю с Японией. Единственной великой державой, имевшей какие-то интересы на Дальнем Востоке, была Великобритания; а от британцев менее всего можно было ожидать действий в момент вынужденного отказа от золотого стандарта и подготовки к непростым всеобщим выборам. В любом случае даже у Великобритании, пусть и великой дальневосточной державы, никаких рычагов тоже не было. По условиям Вашингтонского морского соглашения Япония обладала военно-морским превосходством в регионе; британские правительства одно за другим подтверждали это положение вещей, намеренно откладывая развитие своей базы в Сингапуре. Каков был бы результат осуждения Японии Лигой Наций? Это стало бы просто демонстрацией морального превосходства, которая, если и возымела бы хоть какое-то действие, лишь настроила бы Японию против торговых интересов Великобритании. В пользу такого морального осуждения имелся только один аргумент. США, хотя и не являлись членом Лиги, имели огромное влияние на Дальнем Востоке; а они выступали за «непризнание» любых территориальных изменений, осуществленных силовым путем. Это звучало утешительно для женевских доктринеров – но не для китайцев и прагматично настроенных британцев, так как сворачивать свою торговлю с Японией американцы не собирались.

Справедливо или нет, британское правительство придало большее значение восстановлению мира, а не демонстрации морального превосходства. Этой точки зрения придерживались не только прожженные циники, работавшие в министерстве иностранных дел, или якобы реакционные политики во главе с Макдональдом, составлявшие коалиционное правительство. Его разделяла и Лейбористская партия, которая в то время осуждала не «агрессию», но «войну». Любые действия Великобритании против Японии, если они вообще были возможны в 1932 г., столкнулись бы с единодушным сопротивлением левых, которые заклеймили бы их как предосудительное отстаивание империалистических интересов. Вместо этого лейбористы, отвечая тут чаяниям большинства британцев, стремились к тому, чтобы Великобритания не наживалась на войне. Они предложили запретить поставки оружия обеим сторонам – и Китаю, и Японии, и коалиционное правительство приняло это предложение, после чего пошло еще дальше. Британцы всегда считали Лигу Наций инструментом примирения, а не механизмом безопасности. Сейчас они задействовали этот инструмент. Лига учредила – кстати, по инициативе Японии – комиссию Литтона, которая должна была изучить ситуацию в Маньчжурии и предложить свое решение. Простого ответа комиссия не нашла. Оказалось, что бóльшая часть японских претензий оправданна. Японию не осудили как страну-агрессора, но осудили за применение силы прежде исчерпания всех средств мирного урегулирования. Япония в знак протеста вышла из Лиги Наций. Однако на деле политика Британии увенчалась успехом. Китайцы смирились с потерей провинции, которую уже много лет не контролировали; в 1933 г. мир между Китаем и Японией был восстановлен. В последующие годы Маньчжурский кризис приобрел некое мифическое значение. Его считали важной вехой на пути к войне, первым решительным «предательством» Лиги, прежде всего со стороны британского правительства. Но на самом деле Лига под руководством Британии сделала именно то, для чего, по мнению британцев, она и была создана: ограничила разрастание конфликта и положила ему пусть не безупречный, но все-таки конец. Более того, Маньчжурский кризис не только не ослабил механизмов принуждения, доступных Лиге, – он их фактически создал. Именно по этому случаю Лига – опять же по инициативе Великобритании – выработала отсутствовавший до тех пор механизм экономических санкций – механизм, который в 1935 г., ко всеобщему несчастью, позволил Лиге вмешаться в Абиссинский кризис.

Маньчжурские события действительно сыграли в свое время важную роль, однако не ту, что им приписывали впоследствии. Они отвлекли внимание мирового сообщества от Европы как раз в тот момент, когда европейские вопросы приобрели особую остроту; в частности, из-за Маньчжурии британское правительство начало проявлять особую раздражительность по поводу европейских проблем. Этот кризис предоставил неопровержимые доводы в пользу того предпочтения, которое Великобритания и до этого отдавала примирению в противовес укреплению безопасности. Он же задал образец аргументации, развернутой на Конференции по разоружению, начавшейся в феврале 1932 г. Момент для проведения конференции был как нельзя более неподходящим. Державы-победительницы обещали что-то подобное еще с 1919 г., когда Версальский договор навязал Германии разоружение в качестве первого шага ко «всеобщему ограничению вооружений всех стран». Победители ни в коем случае не давали обещания разоружиться до уровня