или тем более большую войну. Его назначили на этот пост, потому что он и его союзники-националисты потенциально могли получить большинство в рейхстаге и таким образом положить конец четырехлетней политической аномалии – правительству, действовавшему на основании президентских указов. Никаких революционных изменений ни во внутренней, ни во внешней политике от него не ожидали. Напротив, консервативные политики во главе с Папеном, который и рекомендовал его Гинденбургу, оставили за собой все ключевые посты, отведя Гитлеру роль послушной марионетки. Как выяснилось, они обманулись в своих ожиданиях. Гитлер разбил искусственные оковы, которыми его надеялись сковать, и постепенно стал всесильным диктатором – хотя и более постепенно, чем гласят легенды. Он поменял в Германии почти всё. Он уничтожил политические свободы и верховенство права; он перекроил немецкую экономику и финансовую систему; он разругался с основными конфессиями; он упразднил составлявшие Германию государства и впервые в истории сделал страну единой. И только в одной области он не стал менять ничего. Его внешняя политика продолжала политику предшественников, проводилась профессиональными дипломатами из министерства иностранных дел и отвечала чаяниям буквально всех немцев. Гитлер тоже хотел освободить Германию от ограничений мирного договора, возродить великую немецкую армию, а затем за счет ее собственного веса сделать Германию величайшей державой Европы. Отличия были разве что в расстановке акцентов. Возможно, Гитлер уделял бы меньше внимания Австрии и Чехословакии, если бы не был рожден подданным Габсбургской монархии; возможно, в силу своего австрийского происхождения он первоначально питал меньше враждебных чувств к полякам. Но в целом курс немецкой внешней политики не поменялся.

Эту точку зрения не назовешь общепринятой. Авторитетные ученые видели в Гитлере системно мыслящего деятеля, который с самого начала готовился к большой войне, призванной уничтожить существующую цивилизацию и сделать его самого владыкой мира. На мой взгляд, лидеры государств обычно слишком погружены в водоворот событий, чтобы следовать заранее продуманному плану. Они делают один шаг, из которого с неизбежностью вытекает другой. Системы всегда выстраивают историки; так было и с Наполеоном. Системы, приписываемые Гитлеру, на самом деле созданы Хью Тревор-Ропером, Элизабет Вискеманн и Аланом Буллоком. Для их предположений есть определенные основания. Гитлер и сам был историком-любителем, или, скорее, болтуном об истории; в свободное время он любил выстраивать системы. Эти системы были грезами наяву. Чаплин с гениальностью художника уловил это в сцене, где Великий диктатор превращает земной шар в воздушный шарик, подбрасывает его к потолку и вертит на кончике пальца. В этих мечтах Гитлер всегда воображал себя владыкой мира. Но мир, которым он мечтал владеть, и способ, которым он собирался достичь этой цели, менялись вместе с обстоятельствами. Mein Kampf[28] он написал в 1925 г. под впечатлением от французской оккупации Рура. Тогда Гитлер мечтал лишить Францию господства в Европе; средством достижения этого ему виделся союз с Италией и Великобританией. Свои «Застольные разговоры» он вел в глубине оккупированных территорий во время кампании против Советской России; тогда Гитлер мечтал о некоей фантастической империи, которая придала бы смысл череде его завоеваний. Последний завет Гитлера прозвучал уже из бункера, и неудивительно, что, находясь на грани самоубийства, он проповедовал доктрину всеобщего уничтожения. Вчитываясь в эти его заявления, въедливые ученые видели в Гитлере то последователя Ницше, то изощренного геополитика, то подражателя Аттилы. Я же вижу в этих текстах лишь поверхностные обобщения, сделанные могучим, но непросвещенным умом; соображения, перекликавшиеся с разговорами, которые можно было услышать в любой австрийской кофейне или немецкой пивной.

Безусловно, во внешней политике Гитлера присутствовал элемент системности, но он был не нов. Его мировоззрение было «континентальным», как и у Штреземана до него. Гитлер не пытался возродить Weltpolitik – глобальную политику, которую Германия проводила до 1914 г.; он не строил планов создания мощного военно-морского флота; он не напирал на ущемленность Германии из-за потери колоний – разве что для того, чтобы уязвить англичан; Ближний Восток вовсе его не интересовал – потому он и не разглядел великолепного шанса, который открылся ему в 1940 г. после поражения Франции. Это можно объяснять его австрийским происхождением – Австрия далека от морей – или влиянием какого-нибудь мюнхенского геополитика. Но, по сути, такое отношение отражало обстоятельства того времени. В ноябре 1918 г. Германия потерпела поражение от западных держав, но годом ранее сама нанесла поражение России. Гитлер, как и Штреземан, не оспаривал западного урегулирования. Он не желал ни уничтожить Британскую империю, ни даже отнять у Франции Эльзас и Лотарингию. Взамен он хотел, чтобы союзные страны согласились с вердиктом марта 1918 г. – отказались от его искусственного аннулирования в ноябре того же года и признали победу Германии на востоке. Эта программа не была какой-то безумной. Многие англичане, не говоря уже об Альфреде Милнере и Яне Смэтсе, не имели ничего против нее даже в 1918 г.; иные поддержали ее позднее; да и большинство французов постепенно склонялись к тому же мнению. Национальные государства Восточной Европы не пользовались популярностью; Советская Россия – тем более. Стремясь вернуться к условиям Брестского мира, Гитлер мог еще и изображать из себя защитника европейской цивилизации от большевизма и красной угрозы. Может, его амбиции и вправду ограничивались востоком; а может, завоевания на востоке стали бы лишь прелюдией к завоеваниям в Западной Европе или даже в мировом масштабе – сказать не может никто. Ответ могли дать только последующие события, которые по странному стечению обстоятельств так и не произошли. Вопреки всем ожиданиям, случилось так, что Гитлер оказался в состоянии войны с западными державами прежде, чем покорил восток. И тем не менее восточная экспансия была главной, если не единственной, целью его политики.

В этой политике не было ничего оригинального. Уникальным качеством Гитлера был его талант воплощать банальные мысли в реальные действия. Он воспринимал всерьез все то, что для других было пустой болтовней. Им двигал ужасающий буквализм. Разнообразные писаки полвека ругали демократию, но построить тоталитарную диктатуру смог только Гитлер. Почти каждый в Германии думал, что с безработицей нужно «что-то делать». Гитлер первым настоял на «действиях»[29]. Он пренебрег общепринятыми правилами и в результате натолкнулся на идею экономики полной занятости, в точности как Рузвельт в США. Не был он оригинален и в своем антисемитизме. На протяжении многих лет антисемитизм являлся «социализмом для дураков». Из него ничего не следовало. Игнац Зейпель, канцлер Австрии в 1920-х гг., говорил об антисемитизме, который его партия проповедовала, но не практиковала, так: Das ist für die Gasse{2}. Гитлер и был die Gasse. Многих немцев одолевали угрызения совести, пока одни притеснения евреев сменялись другими, вылившись в итоге в немыслимое злодеяние газовых камер. Но мало кто понимал, как против этого протестовать. Все, что Гитлер делал с евреями, логически вытекало из расовых доктрин, в которые немцы в массе своей смутно верили. Так же было и с внешней политикой. Мало кого из немцев на самом деле страстно и неотступно волновал вопрос, будет ли Германия снова доминировать в Европе. Но они говорили, что волновал, и Гитлер поймал их на слове. На горе немцам, он заставил их жить в соответствии с их же уверениями.

В своих принципах и доктринах Гитлер был не более порочным и безнравственным, чем большинство современных ему государственных деятелей. В злодеяниях он превзошел их всех. В конечном счете политика западных государств тоже опиралась на силу: французская – на армию, британская – на военно-морской флот. Однако их лидеры надеялись, что прибегать к силе им не придется. Гитлер же собирался применять свою силу или, во всяком случае, угрожал ее применением. Если западная мораль казалась предпочтительнее, то лишь потому, что это была мораль сложившегося порядка вещей; аморальность Гитлера была аморальностью его пересмотра. Между целями и методами Гитлера существовало любопытное, хотя и всего лишь поверхностное противоречие. Его целью были перемены, слом существующего европейского порядка; его методом – терпение. Несмотря на свою громогласность и агрессивность, Гитлер был мастером игры в выжидание. Он никогда не шел в лобовую атаку на укрепленные позиции – по крайней мере, пока легкие победы не вскружили ему голову. Подобно Иисусу Навину у стен Иерихона,