– Я вернулась, – торжествующе объявила Карпик,взбираясь ко мне на колени.

– Здорово! А я уже успела соскучиться.

– Хочешь леденцов?

– Леденцов?

Не дожидаясь ответа, Карпик сунула мне в ладонь пакетик следенцами. Это был довольно странный пакетик с обтрепанными краями, почему-товымазанный мазутом. Леденцы тоже были не лучше: засахарившаяся, плотносклеенная масса неопределенного цвета. До чего же странными бывают пристрастиядочерей банкира.

– Господи, девочка, где ты их взяла?

– В плотике.

– В каком плотике?

– В спасательном. Нам же их показывали перед отплытием,разве ты не помнишь? А там, между прочим, много всяких вещей: крючки, вода,пиротехника какая-то. И вот – леденцы.

– Отвратительно они выглядят.

– Зато вкусные.

– Их, наверное, еще в русско-японскую войну делали.

– Зато вкусные. Ешь.

– Сначала ты.

– Я уже съела целую пачку, но могу еще…

Карпик разломила бурую леденцовую массу пополам и сунуласвою половину в рот. И даже причмокнула. Я последовала ее примеру, удивляясьпро себя и задавая себе только один вопрос: неужели я всегда буду следовать еепримеру?.. Плясать под ее дудку, под ее волынку… Как же она назвала этотмузыкальный инструмент?

Кажется, корнемюз.

– Ну, как? – пуская сладкую слюну, спросила Карпик.

– Превосходно.

– Я знала, что тебе понравится. Всегда нравится то, чтодостается не просто, – у Карпика была удивительно верная философия. – А теперьдай сюда руку.

– Зачем?

– Дай, не бойся.

Я выпростала руку из-под одеяла. Карпик цепко ухватилась занее и тотчас же достала золотую заколку для галстука. На ее конце посверкивалкрупный бриллиант.

– Это что еще такое? – удивилась я.

– Это папочкина заколка.

– А зачем ты ее принесла?

– Сейчас ты все поймешь.

Обхватив мой указательный палец своими цепкими руками, она ссилой надавила на него. Кончик пальца сразу покраснел, к нему прилила кровь.Карпик же молниеносным движением воткнула острый конец заколки прямо мне вруку. Это было так неожиданно, что я даже вскрикнула. Но Карпик не дала мнеопомниться: то же самое она проделала и со своим указательным пальцем, ивыдавила на поверхность капельку крови.

– Теперь давай его сюда, – деловито сказала она.

– Кого?

– Свой палец. Мы смешаем нашу кровь, чтобы быть какбудто сестры. Чтобы все делать вместе… Все и всегда. Это как клятва. Как будтоклянешься на крови. Мы ведь решили все делать вместе, правда, Ева?

Самым удивительным было то, что и на этот раз я подчинилась.Убедившись, что обряд совершен, Карпик прижалась ко мне и крепко поцеловала вщеку. Я слабо верила в реальность происходящего, только палец колола острая,как жало, боль. Впрочем, очень скоро боль прошла и ко мне вернулся мойсобственный, иронический взгляд на мир.

– Надеюсь, все ритуалы закончены? Есть землю непридется? И помет корабельных крыс…

– Не придется. Тем более что здесь нет никакой земли.Только вода. И крыс тоже нет. Макс говорит, что здесь сильные магнитныеизлучения. Раньше у них была кошка, так они ей сделали специальный ошейник измеди…

Опять этот таинственный Макс, никогда не виденный мноюрефмеханик, сидящий где-то внизу, в столовой для матросов, в матросскомкубрике, у холодильных камер. Гефест в своей кузнице, Аид в своем царствемертвых… Когда только Карпик успела подружиться с ним? Когда только Карпикуспела подружиться со мной? И не только подружиться, а еще и обменятьсякапелькой такой одинаковой крови…

– Слава богу, ни земли, ни крыс. Нужно отметить этособытие.

– Ну вот. Теперь мы всегда должны доверять друг Другу.И друг другу помогать.

Привязанность ко мне Карпика, так внезапно вспыхнувшая,ставила меня в тупик. Впрочем, ей всегда можно найти здравое объяснение:девочка тянется к взрослым, только и всего. Девочка потеряла мать в возрастетрех лет, только и всего…

– Ты согласна, Ева?

– Хорошо. Я согласна.

– А теперь давай думать об убийстве.

– Ты полагаешь, что можно думать об убийстве?

– Конечно. Сначала решим, кого мы будем подозревать.

– Я не знаю, кого тут можно подозревать.

– Подозреваются все! – провозгласила Карпик ирассмеялась.

– Все?

– Ну, кроме тебя, меня и папы. И еще – Мухи.

– Так не пойдет. Почему мы не можем подозревать Муху?

– Потому что он гомик. А гомики никого не убивают. Онислишком заняты собой и всего боятся.

– А вдруг старпом не ответил Мухе взаимностью, и Мухаубил его из ревности? – теперь рассмеялась я.

– Нет. Муха мне нравится.

Это был убийственный аргумент.

– Хорошо. Оставим Муху в покое. А как насчет папочки? –Это был запрещенный прием, но я не могла отказать себе в удовольствииподразнить девчонку. Тем более что в глубине души вовсе не была уверена вневиновности преуспевающего банкира Валерия Адамовича Сокольникова.

Моя реплика привела девочку в ярость – такую сильную, что изглаз у нее брызнули слезы.

– Как ты можешь так говорить?

– Ну, если уж мы приняли условия игры…

– Это не игра. – Слезы высохли так же внезапно, как ипоявились, и Карпик внутренне напряглась. – Это не игра.

Тут ты права, девочка. Труп, лежащий в одной из морозильныхкамер, – это не игра.

– Сдаюсь. Это была не самая лучшая шутка сезона. Что мыбудем делать?

– Пойдем в машинное отделение… Осмотрим все на месте.

– Когда?

– Прямо сейчас. Если у тебя нет никаких других планов.

– У меня нет никаких других планов.

Это была чистая правда. У меня не было никаких планов.Никаких планов относительно совершенного преступления. Никаких плановотносительно его расследования. Забыть как страшный сон, забыть, вот чего ястрастно желала, – только и всего… Но теперь все изменилось. Вдвоем можнопопытаться распутать чертово убийство. И хотя бы приблизиться к истине. К томуже Карпик умна, парадоксальна, наблюдательна. И я всегда сумею защитить ее…Господи, сделай так, чтобы убийцей не оказался ее отец. Тебе ведь ничего нестоит это сделать, господи…

Самым поразительным оказалось то, что всего лишь за два дняплавания на “Эскалибуре” Карпик излазила его вдоль и поперек. Для меня, сраннего детства страдающей топографическим идиотизмом, было совершеннейшейнеожиданностью то, как уверенно Карпик ориентируется в хитросплетениях узкихкоридоров, как быстро она находит нужные повороты, как легко карабкается поустрашающего вида, почти вертикальным трапам. Пожалуй, эти трапы – ее стихия,они скрадывают хромоту, они дают ей ощущение полноценности и радости движения…Со мной дело обстояло гораздо сложнее: несколько раз я поскользнулась на крутыхступенях, а однажды чуть бездарно не свалилась вниз – меня спасли толькопоручни. К тому же я все время забывала о высоких порогах дверей – комингсах иблагополучно спотыкалась уже на ровной поверхности.