Алена посмотрела вслед. Платьице такое, которое настоящейАнжеле только в самом радужном сне может присниться. Что-то в таком роде Аленавроде бы видела в витрине «Шеле», однако вглядываться не стала, поскольку –какой смысл таращиться на то, что тебе заведомо принадлежать не может?

Разумная мысль… жаль, что наша героиня ей не всегдаследовала. Еще и полугода не прошло, как она прекратила таращиться на некоесущество мужского пола, которое ей никак, ни за что, ни под каким видом… А впрочем,ну его! Хватит! Надоел! И любовь к нему – безответная, бессмысленная,бесконечная – тоже надоела!

Итак, платьице из «Шеле», туфельки из чего-нибудьаналогичного, запредельного по ценам, белье, если Галя носит нижнее белье,самой собой, из «Дикой орхидеи», а уж украшения на девушке… В самом деле,богатый и щедрый у нее отец, а девочку тем не менее тянет в хиппи, и даже не вхиппи, а в кондукторши маршрутного такси. Что же, интересно, заставляет золотуюили позолоченную молодежь подаваться из князей да в грязи? Захотелось барынькевонючей говядинки? Да, бывает и такое, сплошь да рядом, если учитыватьисторические примеры. Скажем, Софья Перовская…

Ну вот только о Софье Перовской не надо сейчас, пустьпокоится с миром в той яме с негашеной известью, куда ее тело свалили вместе состальными телами цареубийц. И ежели кому-то охота возвеличивать ее злодеяние иназывать его подвигом, то Алена Дмитриева к числу таких болтунов принадлежатьне хочет. А поэтому не будем о Софье Перовской!

Софья Пер… то есть Анж… то есть, тьфу, Галя Стахееваобернулась, словно почувствовав ее взгляд.

– Диву даетесь? – ухмыльнулась проницательно. – Понимаю. Ночто поделать, у нас вся семья чокнутая. Мамочка покойная на старости лет…Впрочем, ладно, Бог с ней, о мертвых не принято ничего такого говорить. Я вот вАнжелку играю. Иван – его в частную клинику психиатрическую работать зовут, аон фельдшером на «Скорой» мотается за какие-то копейки, дежурит даже не суткичерез трое, а через сутки на полторы ставки вкалывает. И не ради денег, честноеслово! Работа нравится. Отец – тоже с вертолетами в башке. То с Юлькой с умасходил, теперь вот с вами… В его-то годы! А впрочем, думаю, фигня все,несерьезно. Что с Юлькой, что с вами.

– Это еще почему? – заносчиво спросила Алена, заранеесобравшись, чтобы достойно встретить удар – сейчас Галя наверняка ляпнет ещечто-нибудь насчет «старости лет»! Однако та лишь загадочно пожала оголеннымиплечами:

– Да вот… печенкой чувствую!

– Печенкой? – презрительно скривила губы Алена. – Ну-ну,если печенкой – то конечно… Почему же вы так задергались, когда Алексей собралсяменя вам с Иваном представить? Чего взбесились, если у вас такая ужчувствительная hepar?

– Чо? – растерянно промямлила Анжела. Да, теперь уж точно –Анжела, а никакая не Галя Стахеева.

– Спросите у Ивана, он наверняка знает медицинскую латынь, –фыркнула Алена. – Hepar – печень по-латыни. Почему, спрашивается,забеспокоились по моему поводу?

– Потому что вы – опасней, чем Юля. Она отцу все равно скоронадоест, всякие сиськи-письки только до времени мужика волнуют, ими одними егоне удержишь, их вон сколько, выйди на Покровку – глаза разбегутся. А вы, мнеказалось, дама серьезная, умная, сильная, и если вцепитесь в его деньги… А онимои, понятно? Не хотелось гражданской войны в нашем доме, поэтому я обороняласьот вас по мере возможностей. Но это было только до того, как я вас увидела.Всё, теперь вы мне не страшны. То есть, конечно, мне бы не хотелось, чтобы выязыком болтали о нашей встрече в маршрутке, но вы и не станете, верно? Для васглавное – всякие чувства, фантазии… Такими дурочками, как вы, можно легкоуправлять, для таких деньги значения не имеют, главное, рассказывай импоподробнее про любовь-морковь – и делай с ними что хошь, как в песенке поется.К тому же вы зануда, отец таких терпеть не может. Нет, он других женщин любит.Он вас скоро бросит, помяните мое слово!

– И каких же женщин любит ваш отец? – заносчиво спросилаАлена, безуспешно пытаясь скрыть свое изумление уникальной проницательностьюстоль туповатого на вид существа. Особенно сильным был поразительной красоты иточности пассаж про любовь-морковь… – Таких, какой ваша матушка была?

– Каких любит? – переспросила Галя глумливо. – Так я вам исообщила! Нет, маму он тоже не любил, она, бедняжка, была самая обыкновеннаямузейная крыса.

– Галина, да вы что?! – ахнула Алена.

– Да ничего плохого, это же просто выражение такое. Для неемузей был всем, самое главное в жизни. И вообще, она с фантазиями была, я жеговорила. Вроде вас. А кстати, о фантазиях. Вы правда писательница?

– С чего вы взяли? – изумилась Алена. Они ведь договаривалисьс Алексеем молчать об этом. Совершенно точно – договаривались не открывать ееинкогнито! Неужели не выдержал и проговорился-таки?

– Ванька сказал. Он вашу фотку видел в какой-то газете, вытам интервью давали. И на книжке видел снимок, читал ваши творения. Говорит,исторические очень даже ничего, а детективы – хороший материал дляпсихоаналитика, а не остросюжетное чтиво.

– Да, вы правы, чтиво я никогда не писала, – высокомерноответила уязвленная до глубины души Алена. При этом она понимала, что и вданном конкретном случае, как, впрочем, и всегда, правда глаза колет, не иначе!

– Да какая разница? – передернула плечиками Галя. – Главное– никчемные фантазии. Я вас не зря с мамочкой сравнила – у нее на старости леттако-ой сдвиг по фазе пошел… Представляете – женщина ваших лет…

«Боже, дай мне силы вытерпеть все это!» – сжалась внутреннеАлена.

– …ваших лет женщина, я говорю, вдруг начала ни с того ни ссего сказки запоем читать. Про всякие наливные яблочки, скатерть-самобранку,ковер-самолет и прочие сапоги-скороходы. За уши ее оттащить нельзя было! И я,знаете… – Галя горько усмехнулась, – грех говорить такое, конечно… малость еедаже презирала. То есть вообще-то я ее любила и рыдала, как ненормальная, напохоронах, но все же… Я всегда была папина дочка!.. Ой, не понимаю, какогочерта я вам все тут рассказываю, у меня скоро мочевой пузырь лопнет! – зловыкрикнула Галя.