Формальное «я» было бы последней проблемой динамическойпсихологии, а материальное «я» проблемой психологии статистической. Между темведь и до сих пор сомневаются, существует ли вообще характер по крайней мере,последовательный позитивизм в смысле Юма, Маха и Авенариуса должен егоотрицать. Легко понять, почему до сих пор нет характерологии, как учения обопределенном характере.

Самый большой вред принесло характерологии соединение ее сучением о душе. Если характерология была исторически соединена с судьбоюпонятия «я», то это еще не дает права связывать ее с этой последней посуществу. Абсолютный скептик ничем, разве только словом, не отличается отабсолютного догматика. Тот, кто стоит на точке зрения абсолютного феноменализмаи полагает, что последний вообще снимает с него всю тяжесть доказательств,необходимых только для других точек зрения, тот без дальнейших рассужденийотклонит существование бытия, установленного характерологией и вовсе несовпадающего с какой-нибудь метафизической сущностью.

У характерологии имеются два опаснейших врага. Первыйпринимает характер, как нечто данное и отрицает, что наука могла бы справитьсяс ним так же, как это делает художественное изображение. Другой видитединственную действительность только в ощущениях. реальность и ощущения длянего одно и то же. Ощущение является для него тем камнем, на котором построен имир, и человеческое «я», но для последнего не существует никакого характера.Что делать характерологии, науке о характере?. «De individuo nulla scientia»,«indivuum est ineffbile» – вот что слышится ей с той стороны, гдепридерживаются индивидуума, а с другой, где целиком предаются науке, где неспасли даже себе «искусства, как органа жизнепонимания», она должна услышатьчто наука ничего не знает о характере. Среди такого перекрестного огняприходится устанавливать характерологию. Кто не боится, что она разделит судьбусвоих сестер и останется вечно невыполненным обетом, как физиономика, таким жегадательным искусством, как графология?

На эти вопросы я попытаюсь ответить в следующих главах.Бытие, устанавливаемое характерологией, предстоит исследовать в его простом илимногообразном значении. Почему этот вопрос так тесно связан с вопросом опсихическом различии полов, выяснится только из конечных результатов моейработы.

Под психологией вообще нужно понимать психологию психологов,а последние все, без, исключения – мужчины: с тех пор, как люди пишут историю,не слышно было ни об одном психологе-женщине. На этом основании психологияженщины образует главу, относящуюся к общей психологии так же, как психологияребенка. Так как психологию пишет мужчина и вполне последовательно имея приэтом в виду, главным образом, мужчину, хотя вряд ли сознательно, то всеобщаяпсихология стала психологией «мужчин», а проблема психологии полов выплывает наповерхность только с мыслью о психологии женщины. Кант сказал: «В антропологииженские особенности должны быть больше предметом философского исследования, чеммужские». Психология полов всегда покрывается психологией Ж.

Но и психология Ж писалась все-таки только мужчинами.Поэтому не трудно понять, что в действительности написать ее невозможно, таккак приходится устанавливать о посторонних людях положения, неподтверждаемыепутем самонаблюдения. Допустим, что женщина сама могла бы описать себя снадлежащей полнотой, но и этим бы дело не исчерпывалось, ибо мы не знали бытогда, будет ли она относиться с интересом к тем именно явлениям, которые насзанимают. Допустим даже такой случай, что она хочет и может познать самое себя,но все же остается вопросом, будут ли у нее побудительные причины говорить осебе. Мы устанавливаем в последующем изложении, что невероятность всех трехслучаев заключается в общем источнике – природе женщины.

Предпринять подобное исследование можно следовательно толькотогда, когда кто-нибудь (не женщина) будет в состоянии сделать о женщинеправильные выводы. Таким образом первое возражение остается в силе, но так какопровержение его может быть дано только позднее, то мы признаем за лучшееоставить его пока в стороне. Я сделаю, впрочем, лишь несколько замечаний. Ещеникогда (неужели это тоже следствие порабощения мужчиной?), например,беременная женщина не выразила своих ощущений и чувствований ни в стихах, ни вмемуарах, ни в гинекологическом сочинении, и это не может быть следствиемчрезмерного стыда, ибо еще Шопенгауэр вполне справедливо заметил, что нетничего более несвойственного беременной женщине, чем стыд за свое положение.Кроме того есть еще возможность по окончании беременности на основаниивоспоминаний о психологической жизни этого периода сделать известные признания.Если все-таки чувство стыда удерживает первоначально от разного рода сообщений,то вследствие этого мотив отпадает, так как интерес, возбуждаемый всюдуподобного рода откровенностью, был бы достаточным основанием нарушить молчание.Однако ничего подобного не происходит! Как всегда только мужчины давали ценныеоткрытия из области психического состояния женщины, так и в данном случаетолько они описывали ощущения беременности. Как могли они сделать это? Если впоследнее время увеличилось количество сведений, даваемых женщинами, которыетолько на три четверти или наполовину женственны о своей психической жизни, торассказы эти трактуют больше о том мужском элементе, который в них заключен,чем о настоящей женщине. Нам остается поэтому указать только одно: именно то,что есть женственного в самих мужчинах. Принцип половых промежуточных форм являетсяв данном случае предпосылкой всякого правильном суждения мужчины о женщине. Вдальнейшем, впрочем, следует и ограничить, и дополнить значение этом принципа.Ведь если его не принять без ограничений, то выйдет, что женственный мужчина всостоянии лучше всего описать женщину, то есть это значит, что только настоящаяженщина лучше всем может охарактеризовать себя, а это как раз и находится подсомнением. Заметим при этом, что мужчина может иметь определенное количествоженственности, не причисляясь при этом к половым промежуточным формам. Темболее удивительно тогда, каким образом мужчина может создать ценные положения оприроде женщины. При несомненной мужественности многих замечательных людей,прекрасно судивших о женщине, эту способность нельзя отрицать, по-видимому и уМ, так что право мужчины судить о женщине составляет еще более переменнуюпроблему. Впоследствии мы не будем уже иметь основания обойти решение вопроса опринципиальном методологическом сомнении в таком праве, а пока, как ужесказано, оставляем его в стороне и приступаем к исследованию самого предмета.Прежде всего зададим себе следующий вопрос: в чем состоит существенноепсихологическое различие между мужчиной и женщиной? Хотели видеть это различиемежду полами в большей интенсивности полового влечения у мужчины, а отсюдавывести и все другие различия, Не говоря уже о правильности или неправильноститакого утверждения, о том, насколько самое слово «половое влечение»представляется вполне однозначущим с действительно измеримым, самая правомерностьтакого вывода представляет большой вопрос. Правда, во всех античных исредневековых теориях о влиянии «неудовлетворенной матки» женщины и «seminisretenti» у мужчины есть некоторая доля истины. Стало быть, не только в наши дниупотребляли излюбленную фразу, что «все есть только возвышенное половоевлечение». Однако ни одно систематическое исследование не может сослаться напредчувствие таких шатких связей. И до сих пор еще не пытались прочноустановить, что большая или меньшая сила полового влечения связана в известнойстепени с другими качествами полов.