- Эй, служивый, подъем! -пьяно пропела Эвелина.

Гоша не шевельнулся. Огни проехавшей машины высветили егозапрокинутый профиль. Стас заметил, что рот у него открыт. Когда загорелсякрасный, остановились на перекрестке машины, и стало тихо, Стас явственнорасслышал, что из салона "Мерседеса" раздается тихий унылый щебет,

- У него мобильник заливается, - шепотом сообщил он Эвелине,- это же надо так крепко вырубиться! - Он дернул ручку, но двери оказалисьзаблокированы, Гоша, проснись наконец! - крикнул он, приблизив лицо к открытомуокну.

Эвелина отстранила его, сунула в окно руку и щелкнулазажигалкой перед лицом шофера. В дрожащем свете они оба увидели тусклыеприоткрытые глаза и аккуратную черную дыру посередине лба. Эвелина выдернуларуку из салона и громко, хрипло закричала. Стасу показалось, что егопарализовало и он лишился дара речи. Хотел подхватить покачнувшуюся Эвели ну,но не мог шевельнуться. Хотел что-то сказать или крикнуть, но вместо голосабыла тишина.

Петр Аркадьевич Мамонов сидел не за столом, как обычно, а вшироком кожаном кресле, вальяжно раскинувшись, и, что самое удивительное, курилсигару. Юля застыла на пороге кабинета.

- Да, я курю сигару, - он счастливо улыбнулся, выпустилгустой клуб дыма, - нечего на меня так смотреть. Сигара не такая вредная вещь,как сигареты. Главное не затягиваться.

Петр Аркадьевич Мамонов был яростным противником курения,измучил всех нудными лекциями и запретами, обожал рассказывать, как в бытностьсвою студентом медицинского института оставался единственным мальчиком накурсе, который сохранил в этом смысле невинность и ни разу не сделал низатяжки, даже на пьянках в общаге и после занятий в анатомке.

- Ну и как? - спросила Юля, усаживаясь в кресло напротив. -Вкусно?

- Ничего, - Мамонов раскрошил свою сигару в пепельнице, -голова немного кружится и тошнит, а так ничего. Терпимо. Нервы успокаивает. Я,видите ли, очень нервничаю сегодня Юлия Николаевна. По вашей милости, - онсделал долгую выразительную паузу. Юля тоже молчала, и, не дождавшись от нее нислова, он продолжил: - Нет, я, понимаю, тот мужчина с волосами-антеннами, он,конечно, сумасшедший.

- Есть немного, - улыбнулась Юля.

- Вы вели себя абсолютно правильно. Но что касаетсяПротопоповой, то с ней еще вполне можно было бы поработать, небольшуюподтяжечку сделать, например.

- Ой, Петр Аркадьевич, - Юля покачала головой, - вы ведьсами отлично знаете, что нельзя.

- Нельзя терять сразу трех пациентов в день! - Мамоновнеприятно повысил голос. - Объясните мне, почему вы отказали Васильковым?

- Что, неужели все-таки нажаловались?

- Не то слово! Вчера мамаша закатила истерику у меня вкабинете, кричала, что если ее ребенок что-нибудь с собой сделает, то виноватыбудете вы, доктор Тихорецкая! Вы отняли у девочки последнюю надежду, выжестокий, бессердечный человек и не имеете права работать врачом.

- Мадам была одна, без девочки? - быстро спросила Юля имашинально сунула руку в карман халата за сигаретами, но тут же убрала пачкуназад.

- Ладно уж, курите,- разрешил Мамонов,-вам ведь тоже надоуспокоиться.

- Спасибо, Петр Аркадьевич, но я пока вполне спокойна.

- Пока! - он поднял палец вверх. -- Я только начал, ЮлияНиколаевна. Впереди еще много неприятных слов, так что не стесняйтесь, дымите всвое удовольствие. И будьте любезны, объясните мне, почему вы отказалиВасильковым, да еще в столь категоричной форме?

Юля щелкнула зажигалкой, затянулась и медленно произнесла:

- Потому что у девочки идеальное лицо. Есть лица, которыепросто грех трогать.

- Нет, Юлия Николаевна, нет таких лиц! Всегда можно что-тоусовершенствовать. Разве вам не рассказывали преподаватели в ординатуре, чтоидеальные пропорции делают облик человека банальным, скучным и это вовсе некрасота? В женщине должна быть какая-нибудь маленькая неправильность,пикантность, иначе она будет казаться куклой.

- Простите, Петр Аркадьевич, - разозлилась Юля, - этодемагогия. Света Василькова очень красивая девочка, и никаких пикантностей ейне надо. Просто ее матушка хочет срочно загрузить кого-нибудь своей проблемой.Она ищет виноватых, и уверяю вас, если бы я согласилась, то стала бы виноватойчерез неделю после операции.

- Почему?

- Потому что в случае со Светой Васильковой ни один хирургне сумеет сделать лучше, чем уже сделал Господь Бог. После операции будет хуже,чем сейчас, понимаете?

- Не понимаю! - Мамонов помотал головой. - Отказываюсьпонимать! Ну разве трудно было предложить ей чуть-чуть приподнять носик? Илиподправить ушки? Вы бы избавили девочку от комплексов, вы подарили бы ейрадость...

- Я прошу вас, перестаньте, - поморщилась Юля, - мы обаустали, давайте прекратим этот разговор. Если мы станем хвататься за каждуюдурочку, замороченную дамскими журналами и злобными завистливыми подружками, мыпревратимся в мошенников и репутация наша не будет стоить ни гроша.

- Да мы половиной наших пациенток обязаны дамским имолодежным журналам, а также тем критически настроенным особям, которых выназываете завистливыми подружками! -рявкнул Мамонов. - Пятьдесят процентовженщин в возрасте до тридцати пяти лет, обращающихся к нам за помощью, делаютэто не из-за реальных физических недостатков, а из-за комплексов, выращенныхискусственно! Вы помните актрису Севастьянову? Красавица, умница, игралароковых героинь, жила и работала в свое удовольствие, пока какая-то гримерша нателевидении не сказала ей: "А вы знаете, у вас кривой нос, вот смотрите,тут хрящ смещен влево, это надо скрывать гримом". С тех пор Севастьянова взеркале стала видеть только свой смещенный хрящ, ничего больше, и не моглауспокоиться, пока не обратилась к нам. Вы, Юля, ассистировали мне на тойоперации, вы тогда как раз заканчивали ординатуру. Помните?

- Да, - кивнула Юля,- но там действительно был слегкаасимметричный хрящ.

-Ерунда,- махнул рукой Мамонов, -прелестный выразительныйносик. Красавица, одно словно. Она могла бы прожить с этим своим хрящом всюжизнь, но нашлась добрая душа, которая обратила ее внимание и чуть не свела сума. Я ведь сначала не хотел оперировать, убеждал, утешал. А потом понял -бесполезно. Либо тяжелый невроз, либо операция. Но тогда, заметьте, не былотакой дичайшей конкуренции в нашей профессии и операции стоили раз в пятьдешевле, - он достал бумажный платок, вытер влажную лысину и закричал так, чтозазвенело в ушах. - Марина! Я просил вас сварить кофе два часа назад! Вы что,заснули?