Я вырвалась на свободу. Снова оказалась у себя в комнате, носейчас мне было не до сбора рюкзака. Весь мир казался каким-то искаженным. Яощущала себя странно оскверненной, почти не понимая, кто я, Роза или Лисса. Иеще снова охватило чувство обиды по отношению к Кристиану. Я не ревновала Лиссу,нет, но испытывала сильную душевную боль оттого, что больше не была центром еемира. Забыв о рюкзаке, я нырнула в постель, обхватила себя руками и свернуласькалачиком, пытаясь унять боль в душе.

Я заснула быстро и, соответственно, проснулась рано. Обычномне приходилось вытаскивать себя из постели ради дополнительных утреннихзанятий с Дмитрием, но сегодня я встала настолько рано, что могла первойпоявиться в гимнастическом зале. Как я и ожидала, мне встретился Мейсон,направляющийся к учебному зданию.

— Эй, постой! — окликнула я его. — С какихпор ты поднимаешься в такую рань?

— С тех пор, как меня вынудили пересдаватьматематику, — ответил он, дожидаясь меня и озорно улыбаясь. — Может,стоит и пропустить, чтобы потрепаться с тобой.

Я засмеялась, вспомнив наш разговор с Лиссой. Может, впрямьне ограничиваться с Мейсоном флиртом, а перейти к чему-то посерьезнее?

— Нет уж. У тебя возникнут неприятности, и мне некомубудет бросить вызов на горных склонах.

Он, все еще улыбаясь, закатил глаза.

— Это мне некому бросить реальный вызов на горныхсклонах, припоминаешь?

— Как насчет того, чтобы поспорить на что-нибудь? Илипобоишься?

— Осторожнее! — предостерег он. — А то я могулишить тебя рождественского подарка.

— Ты приготовил мне подарок? Этого я не ожидала.

— Да. Но если продолжишь дерзить, я подарю егокому-нибудь еще.

— Мередит? — поддразнила я.

— Ей с тобой не равняться, и ты знаешь это.

— Даже с синяком под глазом?

Я состроила гримасу.

— Даже с синяками на обоих глазах.

Он окинул меня взглядом, который не был ни поддразнивающим,ни заигрывающим. Это был просто добрый взгляд. Добрый, дружелюбный изаинтересованный. Как будто его реально беспокоило мое состояние. Послепережитых в последнее время стрессов приятно чувствовать, когда о тебебеспокоятся. И теперь, смирившись с тем, что Лисса пренебрегает мной, я хотелабы чьего-то внимания.

— Что ты делаешь на Рождество? — спросила я.

Он пожал плечами.

— Ничего. Мама собиралась приехать, но в последнююминуту ей пришлось отказаться от этого… Ну, ты понимаешь.

Мать Мейсона была дампиром, но не стражем, она предпочлаобзавестись семьей и иметь детей. В результате он довольно часто виделся с ней.Ирония в том, подумалось мне, что моя-то мамочка здесь, хотя, учитывая ееприоритеты, с таким же успехом могла находиться где-то на другом конце света.

— Хочешь провести его со мной? — импульсивновырвалось у меня. — Я буду с Лиссой, Кристианом и его тетей. Должно бытьвесело.

— Правда?

— Очень весело.

— Я спросил не об этом. Я улыбнулась.

— Понимаю. Просто приходи, ладно?

Он отвесил один из своих галантных поклонов, на которые былбольшой мастер.

— Не сомневайся.

Едва показался Дмитрий, Мейсон тут же ушел. Разговор сМейсоном вызвал у меня ощущение эйфории и радости. Пока мы беседовали, я и недумала о своем лице. Однако с Дмитрием мне внезапно стало неловко. Я хотелабыть в его глазах совершенством и, пока мы входили внутрь, отворачивала лицо,чтобы он видел лишь нормальную его половину. От всего этого настроение сталоухудшаться, и навалились воспоминания о других неприятностях.

Мы вернулись в комнату с манекенами. Он велел простопопрактиковаться в маневрах, которые показывал два дня назад. Радуясь, чтосегодня обойдется без реального боя, я со всем рвением ринулась выполнятьпоставленную передо мной задачу, демонстрируя манекенам, что произойдет, еслиони свяжутся с Розой Хэзевей. Я понимала — моя нынешняя воинственность рожденане только желанием хорошо выполнять свою работу. Я была немного не в себе этимутром, вся такая взвинченная, напряженная — из-за вчерашнего боя с матерью исцены между Лиссой и Кристианом. Дмитрий сидел, не спуская с меня взгляда,время от времени делая критические замечания или советуя, какой тактики лучшепридерживаться.

— Твоя прическа, — сказал он в какой-томомент. — Распущенные волосы не просто мешают периферийному зрению, но ипредоставляют врагу возможность за них ухватиться.

— Если бы это был настоящий бой, я бы зачесала ихвверх, — проворчала я, всаживая кол точно между ребрами манекена. Не знаю,из чего сделаны эти искусственные кости, но работать с ними нелегко. Вспомнив омаме, я усилила нажим. — Просто сегодня их распустила, вот и все.

— Роза! — предостерегающе сказал он, но япродолжала давить. — Роза, остановись! — резко произнес он.

Я отпрянула от манекена, с удивлением обнаружив, что моедыхание участилось. Видимо, не отдавая себе в этом отчета, я слишком усердноработала. Спина уперлась в стену. Идти было некуда, и я опустила взгляд на пол,чтобы не глядеть на Дмитрия.

— Посмотри на меня, — приказал он.

— Дмитрий…

— Посмотри на меня!

Что бы ни было раньше между нами, он оставался моиминструктором, и я не могла не выполнить его прямой приказ. Медленно, неохотно яповернулась к нему, все еще слегка наклонив голову вниз, чтобы волосы свисалипо сторонам лица. Он встал с кресла, подошел и остановился передо мной.

Поднял руку, чтобы откинуть с лица мои волосы. Потом егорука остановилась — как и мое дыхание. Время нашего взаимного притяжениядлилось недолго, было заполнено вопросами и оговорками, но одно я зналасовершенно точно: Дмитрию всегда нравились мои волосы. Может, они и сейчаснравились ему. Признаю — у меня и впрямь прекрасные волосы. Длинные,шелковистые, темные. Раньше он время от времени прикасался к ним и советовал нив коем случае не стричь их коротко, как обычно делают женщины-стражи.

Его рука остановилась, и мир замер, я ждала — что онсобирается делать? Спустя, казалось, вечность он медленно уронил руку. Меняохватило чувство жгучего разочарования — и одновременно я кое-что поняла. Онколебался. Боялся прикоснуться ко мне. Ему пришлось одернуть себя.

Я медленно подняла голову и посмотрела ему в глаза. При этоммои волосы перекинулись за спину — но не все. Его рука снова затрепетала, и вомне вспыхнула надежда, что он все же прикоснется ко мне. Но нет. Моевозбуждение пошло на убыль.

— Больно? — спросил он.

Меня омыл запах его лосьона и пота. Господи, как мнехотелось ощутить его прикосновение!