Глава 8

Элоиза сама не могла понять, что с ней происходит. Не могла понять, что кипит в ее венах. Но чувствовала, что буквально готова сбросить с себя кожу. Чувствовала, что к чему-то она готова. К чему-то большому. К переменам. К тому, чтобы измениться. Винченцо был нужен ей, так же как в восемнадцать лет. Только теперь желание это было ярче и горячее. Как и она сама. Она пылала яростью за стыд, который вынужденно ощущала все эти годы по вине короля. За то, как о ней писали в прессе. Она пыталась оставить все в прошлом. Смириться. Но это было неправильно. И раны кровоточили. Ее называли шлюхой бесчисленное количество раз. По-разному формулируя этот термин прилизанным языком бульварной прессы и интернет-изданий. И она никогда не позволяла себе злиться. Она пыталась жить дальше. Пыталась забыть о прошлом. Но вот она здесь. Прямо в гуще событий. И забывать о прошлом не хотела. Не чувствовала себя безмятежной, исцеленной и нормальной. И проводить тихий день в саду ей тоже не хотелось. Она ощущала себя яростной воительницей, которой нужен лишь меч, чтобы ринуться в атаку и отсечь голову своему обидчику. Она была в ярости и нуждалась в мести.

Но прямо сейчас ей хотелось сатисфакции за все, через что она прошла. За то время, когда ее игнорировали. За девочку, бродившую по коридорам дворца, и за молодую женщину, которой она стала. Влюбившуюся в Винченцо и получившую отказ. От которой откупился единственный человек, которому она доверяла, поверив не ей, а сплетникам и толпе. За то, что ей пришлось жить одной. Находить удовольствие в одиночестве, так и не познав мужских объятий. То был ад, и она чувствовала, что горит в нем.

Она старалась. Так старалась быть выше этого. Но прямо сейчас находилась в аду. Ее обвивали языки пламени, и ей хотелось гореть еще ярче. Гореть до тех пор, пока злость не превратится в нечто большее. Гореть, пока она не перестанет быть жертвой. Она хотела выжечь из себя все прежнее. Все до капли. А потому, не думая ни о чем, она поцеловала его. И поцелуй этот был всем, что представлялось ей прежде. Намного ярче, чем их поцелуй во время танца, давший первую искру, или прикосновение к груди Винченцо этим утром, когда он учил ее танцевать.

Неужели это было сегодня утром? Верилось с трудом. Этот поцелуй сейчас был для нее всем.

Для нее существовал только Винченцо. Так было всегда. И может, сегодня ночью произойдет то, чего не случалось прежде? Она познает ту часть себя, что никогда не испытывала удовлетворения. Может, в этом все дело?

Она поцеловала его. Он склонился над ней, отвечая на поцелуй. И стоило их языкам соприкоснуться, Элоиза вспыхнула, словно бензин от зажженной спички. Они стояли на пороге дворца, и, даже если бы он горел, а внутри взрывались бы бочки с порохом, все равно продолжали бы целоваться.

— Идем, — прорычал Винченцо, не отрывая от нее губ.

Это и правда был рык. Он хотел ее, а все остальное могло подождать. Все те сложные мысли, ее страх из-за будущего… Все могло подождать, пока не закончится эта ночь. Потому что сегодня ночью она чувствовала себя красивой, и ей это вовсе не казалось опасным. Не казалось, что расплатой за красоту станет ее достоинство. Ей не казалось, что красота ее может существовать лишь в той форме, которую пыталась навязать ей ее мать. Элоиза одновременно и владела, и не владела ситуацией. Самым прекрасным, потрясающим образом. Она хотела взять то, что по праву должно принадлежать ей. Владеть собой и овладеть им. Он был ее старой раной, жившей глубоко внутри. И она понимала, что из-за разницы в возрасте Винченцо был прав, отказав ей. И все же тогда она впервые открылась другому человеку и была отвергнута. Она чувствовала себя слабой и хрупкой все эти годы. А теперь она возродилась. И возвращала себе то, что подлостью и низостью было у нее отобрано.

Сегодня она чувствовала головокружение. До того он ее возбуждал. Головокружение и надежду. Не на совместное будущее. Винченцо четко дал ей понять, что у него на этот счет другие планы, а что до нее, она не могла связать свою жизнь с его семьей и с этим местом. Глаза Элоизы наполнились слезами, потому что она не хотела об этом думать. А потому прильнула к нему еще сильнее, целуя его и прогоняя прочь все мысли о будущем. Они сели в лимузин, и Винченцо посадил ее на свои колени, лицом к себе. Она сидела на нем верхом и целовала его, не зная, откуда появилась эта уверенность и откуда в ней взялось это безрассудство. Она вращала бедрами, чувствуя его эрекцию. Она пылала и хотела, чтобы он взял ее. Детская влюбленность не подготовила ее к страстным желаниям взрослой женщины, которой она стала.

— Нам еще нужно добраться до пентхауса, — прорычал он. — Иначе я сорвал бы с тебя платье прямо здесь.

Темное чувство предвкушения заставляло все ее тело трепетать. Но она была вовсе не против. Наоборот. Пусть бы водитель дал пару кругов по городу, чтобы он мог взять ее прямо здесь. На заднем сиденье. Им бы не пришлось прерываться, чтобы подумать или отдышаться. Они могли бы просто продолжать. Именно этого ей хотелось, ибо мысли сейчас казались ей врагами. Ей не хотелось думать. Она хотела лишь чувствовать. Испытывать все то, что происходило между ними. То бесконечное желание, которое Винченцо пробуждал в ней. Оно казалось волшебным. А волшебным в ее жизни было немногое. Элоиза чуть не рассмеялась. Она помнила, как в детстве ей казалось, что, раз она переезжает в королевский дворец, значит, она принцесса.

Но нет ничего ужаснее кошмара, соседствующего с фантазией. Ей ли не знать, ведь она ощутила это на себе. Она никогда не была принцессой. Она была призраком. Призраком в собственной жизни. Призраком в жизни окружавших ее людей. И теперь с нее довольно. Хватит. Она сыта по горло.

Элоиза прильнула к Винченцо бедрами, и рука ее скользнула меж них. Она расстегнула пуговицу на его брюках, затем молнию, и пальцы