К пяти вечера стало смеркаться. Все поиски оказалисьбесплодными и на этот раз. Жутко голодные мы поехали в “Три кота”. Тата долгоуговаривала меня остаться в клубе и дождаться мужского стриптиза, но я,обремененная чувством долга перед Ивановой и Масючкой, была неумолима.

— Тогда и я не останусь, — сказала она. — Сегодня поедудомой.

— Будешь готовить поучительную речь для любовницы своегомужа? Или ты всегда готова? — съязвила я, ни на секунду не сомневаясь, что раноутром Власова уже будет там.

Она и сегодня отправилась бы на расправу с Верочкой, новечером слишком велика опасность застать ее в объятиях собственного мужа.

Обнаруживать измену мужа действительно слишком опасно, если,конечно, не хочешь его потерять. Умные женщины так не поступают, а Тата никогдане была дурой.

— Мой муж в командировке, — с достоинством ответила она.

— Нормальное мужское состояние. Осталось выяснить в какомместе проходит эта командировка, — не удержалась от сарказма я. — Не удивлюсь,если в объятиях все той же Верочки.

Зря я так зло шутила, зря подливала масла в огонь. Опасноунижать униженного. Позже пришлось мне об этом жалеть, тогда же я думалапо-другому и допекла-таки Тату до того, что она, не дожидаясь конца ужина,вызвала свой “Бентли”, и мы распрощались.

— Звони, — крикнула она мне вслед. — Завтра продолжимпоиски, я же обещала.

— Когда звонить? — спросила я.

— Когда захочешь. Мобильник всегда со мной.

Глава 10

Я поспешила на дачу. Не терпелось поделиться впечатлениями сИвановой. Всю дорогу сочиняла сценарий нашей сокровенной беседы, но на дачеменя ждал сюрприз. Иванова в обществе Моргуна и Катерины сидела за правильнонакрытым столом и горланила песню своей юности. Катерина старательно подпеваладискантом. Текст они выбрали тот, который был ближе их сердцам. Моргун, сидярядом, изгонял печаль стаканом и, потирая ручки, приговаривал: “Очень хорошо,очень хорошо,” — явно подражая Ивановой.

Завидев меня, компания выразила бурную радость и жестами, непрекращая орать, пригласила меня присоединиться.

— Надо только выучиться жрать! Надо быть спокойным иупря-ямым, — басом выводила Иванова.

— Что б, порой, от жизни получать все свои законныестогра-аммы! — звонко надсаживалась Катерина, кивая на стол.

— Надежда! Мой компас земной! — тут уж примкнул и Моргун, дагрянул так, что уши заложило. — А бутылка — награда за сме-елость! А песнидовольно одной, что б только о водке в ней пе-елось!

Да, хороши, нечего сказать.

Руки мои сами уперлись в бока, глаза заметали и молнии истрелы. Да и как тут не разгневаться, когда эта спасительница Иванова сидела настуле еще более косо, чем спасаемый Моргун. А песня? Что за пошлость! Слышалибы их студенты.

— Значит курс лечения в полном разгаре, а пациент в двухшагах от выздоровления? — спросила я у Ивановой, кивая на “больного”. — Еслитак и дальше пойдет, лечить придется двоих. — Но взглянув на Катерину, явынуждена была добавить: — Нет, троих.

— А в чем, собственно, дело? — нечетко выговаривая буквы,поинтересовалась Иванова. — Мы и тебе нальем. Борисыч!

— Нет уж, увольте, — отказалась я и под мат Ивановойудалилась в свою комнату.

Всю ночь Иванова, Моргун и Катерина без устали драли горло.Я выслушала весь блатной ростовский репертуар и засыпала под “ударили Сенюкастетом по умной его голове”, а утром не получила своего утреннего кофе. Этобыло так удивительно, что я пролежала в постели лишние полчаса, в надежде, чтоИванова очнется и исправит ошибку.

Иванова не очнулась, и я отправилась в ее комнату. Ох, лучшебы я этого не делала.

Фу! Более развратной картины не видала я в своей жизни.Иванова и Моргун лежали на кровати прямо в одежде, как два голубка, обнявшись исоединившись лбами.

Профессора, пожилые заслуженные люди, Моргун так и вовсеженат, старик, и внука имеет, а до чего допился.

Стыдно стало за них, и я ушла к Катерине, но и там меняждали неприятности. Вчерашняя попойка не прошла бесследно. Если для Моргуна иИвановой попойка завершилась идиллией, то счастливая семейная жизнь Катериныявно шла под откос. В столовой, где я собиралась сытно позавтракать и выпить,наконец, чашечку кофе, разразился настоящий скандал.

Виктор метался из угла в угол и в живописной форме выражалсвое отношение к пьянству жены. Еще не совсем трезвая Катерина, сидя взамызганном халате, с распущенной грудью и с перевязанной головой, вялооправдывалась. Она стонала, охала, закатывала глаза и была совершеннонепригодна для приготовления сытного завтрака. Чтобы не мешать Виктору в егоправедном гневе, я на цыпочках вышла из дома, выкатила из гаража “Хонду” иотправилась в Ростов.

По дороге остановилась в кафе, слегка позавтракала, выпилакофе, наконец, и позвонила Власовой. Мне сразу не понравился ее голос: была внем какая-то сумасшедшая растерянность. Раз десять она переспросила я это илине я.

“Значит разговор с Верочкой уже состоялся, — не беззлорадства подумала я. — Видимо неплохо она задала нашей Таточке жара.”

— Ты уже была у счастливой соперницы? — поинтересовалась я.

— Да была, — дрожащим голосом ответила Власова, шмыгаяносом.

Я изумилась, потому что уверена была: Власова даже истерикумужу закатывает красиво, она все делает красиво, а тут, вдруг, шмыгает носом.

“Что за манеры? — подумала я. — На нее это не похоже. Илиплачет она? Или вовсе чокнулась? Да, здорово ее вышибло из равновесия. Ай даВерочка! Браво! Вот она, наша молодежь!”

— И как поживает твоя соперница? — скрывая радость, спросилая, и в шутку добавила: — Надеюсь, она еще жива.

— В том-то и дело, что нет, — простонала Власова.

Где мое хваленое чутье, где эта легендарная интуиция? В товремя, когда все признаки говорили о случившейся беде, я как ни в чем не бывалоразвивала светскую беседу и вопрос задала таким беззаботным тоном, что до сихпор стыдно.

— Что ты имеешь ввиду? — беспечно поинтересовалась я, однакоВласова повела себя странно.

— Соня! Соня! Срочно приезжай! Ты одна можешь меня спасти! —завопила она и вот тут-то во мне проснулась интуиция.

Сложно передать чувства, охватившие меня. И страх, итревога, и вина, — все перемешалось.

— Ты где? — закричала я, забыв, что сижу в кафе и привлекаюк себе внимание.

— У Моргун.

“Моргун? Какой Моргун? При чем здесь Моргун? Он же милуетсяс Ивановой. Боже! Да это же Верочка! Верочка Моргун, его дочь.”