— Что с ней? — падая духом спросила я.

— Она мертва, — всхлипнула Власова. — Соня, миленькая,приезжай.

Во дворе Верочкиного дома было пусто, как и в прошлый раз.Власовой не было и следа. Я не стала разыскивать эту истеричку, а сразупомчалась в квартиру Верочки. Как сумасшедшая давила на звонок; не хотелосьверить, что хозяйка мертва.

— Власова, открой! — завопила я, когда звонить надоело.

“Куда она делась? Во дворе ее нет, значит здесь,” — и япринялась молотить в дверь ногой.

От третьего удара дверь распахнулась. Я испугалась ишарахнулась в сторону, но потом медленно приблизилась к порогу, постояла, сопаской крикнула в глубь квартиры:

— Эй, есть кто живой?

Вопрос, конечно, идиотский, учитывая сообщение Власовой. Номне ответили, только не из квартиры, а с лестничной площадки.

— Вы к Верочке? — спросила приятная на вид старушка сридикюлем в руках.

От ее вопроса я подпрыгнула и завизжала, так велико былонапряжение, но найдя старушку симпатичной и безобидной, тут же взяла себя вруки и с милейшей улыбкой ответила:

— Да, к Верочке, но дверь почему-то открыта, а хозяйки нет,даже страшно входить.

Старушка участливо качнула антикварной шляпкой с фиалками иобласкала меня прелестной старушечьей улыбкой. “Боже, как она мила, — подумалая. — Еще милей Верочки. В этом доме, наверное, специально собрали всех миляг.”

— Вы заходите, не бойтесь. Собаки у Верочки нет, а сама онамусор во двор понесла. Наш дом без мусоропровода.

“Ну и сволочь этот муж Власовой, — внутренне возмутилась я.— Не мог уже купить любовнице квартиру с мусоропроводом.”

— Ах, — вздохнула старушка, — корю Верочку корю, а она всеравно дверь не закрывает. В нашем подъезде живут очень хорошие, а потому бедныелюди, но надо поставить домофон. Времена сейчас неспокойные. Так выскочит смусором на улицу, а в квартиру-то вор и шмыг. — Старушка оживила своюсимпатичную улыбочку и, словно спохватившись, махнула рукой, качнула шляпкой испросила: — А который теперь час?

— Без десяти одиннадцать, — ответила я.

— Эээ, деточка, это я заболталась. Побегу, а то опоздаю. Авы проходите, не стесняйтесь, Верочка сейчас прийдет.

И она, прижимая ридикюль к груди, засеменила по ступенькам вниз.Ободренная старушкой, я вошла в квартиру, пересекла коридор, заглянула в зал,вошла в спальную… и обмерла.

Верочка лежала на кровати. Она спала и в своем сне былапохожа на ребенка, на маленькую девочку. Я залюбовалась. В обрамлении кружевныхподушек и с цветущими геранями за головой она была прекрасна. Глупо было будити просить закрыть за мной дверь. Я развернулась на каблуках и собраласьуходить…

Легкий скрип насторожил меня. Резко обернувшись, я нос кносу столкнулась с крадущейся Власовой и поняла: мой визг на лестничнойплощадке был лишь легкой разминкой. Он не шел ни в какое сравнение с тем, что явоспроизвела на этот раз. Власова не стала мешкать. Мой ужас передался ей, иона с большой охотой присоединилась, не уступая мне ни в чем: ни в высоте ни всиле голоса.

Мы визжали настолько искренне, что и мертвый бы ожил, ноВерочка не шевельнулась. Когда я осознала этот факт, так и застыла с открытымртом. Застыла и замолчала, чтобы не заглушать работу мозгов. Власова тожезамолчала и тоже застыла с открытым ртом.

— Видела? — она кивнула на постель.

— Да-а, а что с ней? — прошептала я.

— Не знаю, но она еле теплая.

Я мигом пришла в себя.

— Как еле теплая?

— Еле теплая и все. Потрогай, узнаешь сама, — сказалаВласова, противно шмыгая носом.

Я потрогала. Верочка действительно была значительнохолодней, чем это принято у живых.

— Татьяна, признавайся, ты убила ее? — зашипела я.

— Почему обязательно “убила”?

— Потому что до встречи с тобой она здравствовала вседвадцать пять лет, еще вчера цвела и умирать уж никак не собиралась. А теперьлежит безжизненная и холодная, и после этого ты станешь убеждать меня, что неимеешь к этому отношения? Признавайся, ты убила? — Я грозно топнула ногой.

Власова попятилась и, хаотично крестясь, плаксивозапричитала:

— Сонечка, миленькая, клянусь не я, клянусь не я. Я, как иты, точно как и ты.

— Что как и я?

— Вошла и увидела. Потрогала — труп. Невообразимоиспугалась, а тут звонок, мобильник-то всегда со мной, я тебя и позвала. Дотвоего приезда из квартиры не выходила. Забилась в чулан и помирала от страха.О-ооо! Что теперь буде-еет?!

Мне и самой хотелось знать: что будет, но еще больше, — чтотут было.

— В милицию уже звонила? — спросила я, кивая на Верочку.

— Она? — бестолково хлопая ресницами, спросила Власова.

— Да не она, а ты, — разозлилась я.

Власова пришла в ужас.

— В какую милицию! В какую милицию! Я не для этого тебявызывала!

— А для чего ты меня вызывала?

— Чтобы выйти из квартиры. Не могу выйти из квартиры. Менязаметят.

— Конечно заметят. Здесь живут люди, мы не в лесу. Полестнице бродят милые старушки.

Власова бухнулась на колени.

— Сонечка! Родная! Умоляю! Не губи! Помоги выбраться! У менямуж и положение!

Пришлось подивиться ее способностям. Даже на колени может,если надо. Высший пилотаж. Такая запросто убьет кого угодно.

— На твоего мужа мне плевать так же, как и на твоеположение, — со всей присущей мне откровенностью заявила я. — Положение твое незавидное, а муж твой сволочь и жмот. Не мог сквалыга купить любовнице приличнуюквартиру, а еще лучше коттедж с отдельным выходом. Не пришлось бы тебе сейчаспрятаться от соседей. И потом, что значит “помоги выбраться”, когда ты перваяподозреваемая? — возмутилась я. — Не хочу быть соучастницей этого жуткогопреступления.

— Какой соучастницей? Ты здесь не при чем.

— Спасибо, что сообщила, а то я уж и себя подозревать стала.Лучше скажи, как ты попала в квартиру, когда хозяйка убита?

Власова залилась слезами.

— Попала как и ты, через открытую дверь, — рыдала она. — Аубита эта подлая или нет, не нам решать. Пусть разбирается милиция.

— Я не против.