Ребал стремительно перешел к делу.

— И все же, друзья мои, — напористо вещалон, — если мы останемся защищать наши жилища, мы и тем поможем нашемудругу императору! Эозийские бестии идут, дабы уничтожить нашу веру и перебитьистинно верующих. Не знаю, что решите вы, но я клянусь вам всем, что положужизнь мою за нашу любимую родину и святую веру! Однако самой смертью своей язадержу продвижение рыцарей церкви! Этим порождениям ада придется задержаться,дабы пролить мою кровь, а между тем подоспеют атаны! Так мы одним ударомзащитим наши жилища и поможем нашему другу!

Спархок принялся ругаться — сдавленным шепотом, чтобы невыдать себя.

— Что с тобой? — спросил Келтэн.

— Нас загоняют в западню. Если эти идиоты внемлют тому,что говорит им Ребал, рыцарям церкви придется шаг за шагом отвоевывать себедорогу к Материону.

— Они довольно быстро использовали переменившуюсяситуацию, — согласился Вэнион. — Пожалуй, даже слишком быстро. Отсюдадо Материона почти тысяча лиг. Или у кого-то очень хороший конь, или нашзагадочный приятель опять нарушает правила, чтобы известить провинции о том,что произошло в столице после мятежа.

Ребал между тем вскинул руки, чтобы усмирить рев толпы.

— Со мной ли вы, братья? — патетически воскликнулон. — Защитим ли мы дома наши и веру нашу, поможем ли нашим друзьямтамульцам?

Толпа одобрительно взвыла.

— Попросим Инсетеса помочь нам! — крикнулкрестьянин с дубинкой.

— Инсетес! — завопил другой. — Инсетес!Призови Инсетеса!

— Вы уверены, друзья мои? — вопросил Ребал,выпрямляясь и теснее запахивая черный плащ.

— Призови его, Ребал! Пробуди Инсетеса! Пусть он скажетнам, что делать!

Ребал принял картинную позу и вскинул руки над головой.Затем он начал говорить, глухим низким голосом произнося гортанные слова.

— Это стирикский? — прошептал КелтэнСефрении. — Мне кажется, это не очень похоже на стирикский.

— Это чушь, — презрительно фыркнула онa.

Келтэн сдвинул брови.

— По-моему, я о них никогда не слышал, — шепотомсказал он. — В какой части мира живут чуши? Сефрения озадаченно воззриласьна него.

— Я неправильно сказал? — осведомился он. —Они зовутся чушиты? Или чушийцы? Я имею в виду тех, чей язык называется «чушь».

— Ох, Келтэн, — тихо засмеялась она, — дочего же я люблю тебя.

— А что я такого сказал?

Голос Ребала поднялся почти до визга, и он резко опустилруки.

В костре что-то оглушительно взорвалось, и огромные клубыдыма заволокли просеку.

— Внемлите ми, братие! — донесся из дымаоглушительный рык. — Ныне пришед час брани великая.

Люд эдомский оружный, ступай за мною на рать кровавую!Берите мечи булатные, облачите члены своя в брони, а главы в шеломы! Бейтенещадно ворога лютого, домам и пашням погибель несущего! Ступайте во брань яруюс погаными выползками Церкви Чиреллоская! За мной! За мною, вой Господни, иГосподь направит стопы и длани ваши!

— Высокий древнеэленийский! — шепотом воскликнулБевьер. — Вот уже тысячу лет никто не говорил на этом языке!

— Какой бы то ни был язык, а я бы за ним пошел, —проворчал Улаф. — Славная речь!

Дым начал редеть, рассеиваться, и рядом с Ребалом возникширокоплечий богатырь в древних доспехах, вознесший над головой огромныйдвуручный меч.

— Разор! — проревел он. — Брань и разор!

— Все ушли, — доложил Берит, вернувшись вместе сТелэном в лагерь, надежно укрытый в узкой лощине. — Правда, сначала ониочень долго ходили кругами, выкрикивая лозунги.

— Потом пиво кончилось, — сухо добавилТелэн, — и собутыльники разошлись по домам. — Он взглянул наФлейту. — Ты уверена, что это было важно? Я в жизни не видел болееизобретательного мошенничества.

Она упрямо кивнула.

— Это было важно, — уже не в первый раз повторилаона, — не знаю почему, но важно.

— Как им удалось устроить эту вспышку и дым? —спросил Келтэн.

— Один из тех, что стояли у самого костра, бросил наугли горсть какого-то порошка, — пожал плечами Халэд. — Все прочиеглаз не сводили с Ребала, а потому никто и не заметил, как он это проделал.

— А откуда взялся человек в доспехах? — спросилУлаф.

— Он прятался в толпе, — пояснил Телэн. — Всеэто представление в самый раз годится для какой-нибудь деревенской ярмарки —той, что проводят далеко-далеко от ближайшего городка.

— Однако тот, что изображал Инсетеса, произнес весьмаволнующую речь, — заметил Улаф.

— В этом нет ничего удивительного, — улыбнулсяБевьер. — Ее написал Фалакт в седьмом веке.

— Кто это такой? — спросил Телэн.

— Фалакт был величайшим драматургом древности. Этаволнующая речь взята целиком из его трагедии под названием «Этоник». Этотпарень в старинных доспехах попросту заменил в ней несколько слов. Пьесасчитается классикой, и ее по сей день ставят иногда в университетах.

— Ты, Бевьер, просто ходячая библиотека, — сказалКелтэн. — Неужели ты помнишь слово в слово все, что когда-нибудь прочитал?

Бевьер рассмеялся.

— Хотел бы я, чтобы было так, друзья мои!.. Простокогда я был студентом, мы с однокашниками как-то поставили «Этоника». Я игралглавную роль, так что мне пришлось выучить эту речь наизусть. Стихи Фалакта и всамом деле весьма волнующи. Он был великим творцом — и, само собой, выходцем изАрсиума.

— Мне он никогда не нравился, — фыркнулаФлейта. — Он был уродлив, как смертный грех, от него несло, как из сточнойямы, а кроме того, он был воинствующим фанатиком.

Бевьер с трудом сглотнул.

— Пожалуйста, Афраэль, не делай этого, — попросилон. — От такого становится не по себе.

— А О чем была эта пьеса? — спросил вдруг Телэн сзагоревшимися глазами.

— Этоник якобы был правителем мифического королевствагде-то на территории нынешней Восточной Каммории, — ответил Бевьер. —Легенда гласит, что он затеял религиозную войну со стириками.