в душе? Хотя дверь, даже когда мы мылись, оставалась приоткрытой, имелась еще отгораживающая ванну занавеска, благодаря которой никто не мог увидеть, чем именно я занята.

Я быстро легла на дно ванны и стала отжиматься. А потом, не успев понять, как это вышло, принялась за бег на месте. В глаза попал шампунь, полились слезы, но мне не было до них никакого дела. Я сжигала калории, и мое расстройство пищевого поведения снова мною гордилось.

Параллельно я лихорадочно соображала, где еще можно укрыться, чтобы позаниматься спортом. В доме на ранчо было два этажа, поэтому днем можно придумывать поводы подняться к себе в спальню – это даст мне шанс пробежаться туда-сюда по лестнице. А еще упражнения можно делать под одеялом между ночными обходами.

– Беатрис! – позвала доктор Ларсен, стуча в дверь ванной комнаты. – Ты уже давно принимаешь душ. У тебя все в порядке?

– Все хорошо, заканчиваю! – крикнула я в ответ.

Уже в ночи я начала тайную тренировку. До самого утра в промежутках между ежечасными проверками я по нескольку сот раз делала под одеялом упражнения для пресса и ягодиц.

На протяжении следующей недели я все дольше и дольше принимала душ, поскольку превратила ванну в личный тренажерный зал. Я выполняла там любые упражнения, которые только доступны в шестидюймовом пространстве, – выпады, приседания, подъемы икр, отжимания.

В течение дня я придумывала всевозможные поводы вернуться в спальню – мол, забыла там свитер, хочу срочно причесаться и так далее, – чтобы только мне разрешили бегать вверх-вниз по лестнице.

Порой сотрудники лечебницы давали нам какие-то поручения, и раньше я никогда не бралась за них, потому что находилась в центре против воли, зато теперь первая поднимала руку и вызывалась помочь. И превращала самое банальное действие, вроде опускания письма в почтовый ящик, в подобие малой олимпиады, поднимая и опуская руки, будто у меня в них штанга.

Когда приходило время заполнять дневник, я старалась не садиться, а вместо этого топталась в углу гостиной. В конце концов я перестала сидеть и за едой под предлогом болей в спине: мол, мне легче стоять. У меня даже было искушение побегать трусцой вокруг стола в столовой, но я понимала, что это привлечет слишком много нежелательного внимания и мои тайные занятия спортом, которые быстро превратились в самую настоящую одержимость, будут раскрыты.

Если однажды я выполняла какое-то упражнение, то считала себя обязанной сделать его и на следующий день. Мало того, мое РПП твердило, что нужно повышать нагрузки и увеличивать количество повторов.

Я даже стала участвовать в терапевтических сеансах верховой езды, хоть меня и воротило от лошадиного запаха. Любое движение лучше покоя: в конце концов, это тоже физические упражнения.

Так, потакая расстройству пищевого поведения, я изводила себя жесткими нагрузками, пока однажды утром в нашу в спальню не явилась доктор Ларсен. Эмили была у медсестры, которая прочищала ее трубочку для кормления, поэтому мы с доктором оказались наедине.

– Здравствуй, Беатрис, – сказала она, заходя в комнату.

– Что надо? – спросила я.

Она не ответила и подошла к моей кровати.

– Зачем вы пришли? – настаивала я.

Доктор Ларсен откинула одеяло, и мы обе увидели на простыне большое овальное пятно пота.

– У тебя постель мокрая, – сказала врач.

– И что? – парировала я. – Я потею во сне по ночам. Так бывает у людей.

– Ты потеешь не просто так, – возразила доктор Ларсен, – а потому что всю ночь делаешь упражнения. Ты еще и по лестнице туда-сюда весь день бегаешь. И проводишь в душе столько времени, что у тебя кожа на локтях потрескалась, – она показала на небольшие язвочки у меня на локтях. – Начиная с сегодняшнего вечера кто-нибудь из персонала станет сидеть у входа в спальню и следить, чтобы ты не занималась гимнастикой. Одеяло у тебя заберут, будешь обходиться простыней. Душ через день по три минуты. Да, и все проинструктированы не давать тебе впредь никаких поручений.

– Да вы, блин, совсем, что ли, свихнулись? Нацисты сраные! – заорала я на нее. Такие слова кое-что да значат, если вырываются из уст еврейской девушки, чья бабушка сбежала от холокоста. – Вы контролируете каждое мое движение. Даже туфли отобрали! А теперь вдобавок запрещаете мне спать под одеялом!

– Совершенно верно, – спокойно подтвердила доктор Ларсен. – До поры до времени так и будет.

Она планомерно старалась загнать РПП в угол. Бороться с ним – все равно что вести бесконечную игру в догонялки. Это заболевание каждый раз придумывает новые способы сжигать калории и расходовать энергию, поэтому кто-то должен постоянно быть рядом, припирать болезнь к стенке и не давать ей развернуться. Но в то время я этого не знала и бурно возмущалась действиями доктора Ларсен, которая не давала мне избавляться от калорий.

– Вы просто самовлюбленная тетка и хотите, чтобы всё было по-вашему. Хотите, чтобы все стали как вы, такими же жалкими и несчастными! – крикнула я ей.

– Это не ты говоришь, – заметила она, – за тебя говорит расстройство пищевого поведения. Оно притворяется твоим другом, понимающим и утешающим, хотя на самом деле это монстр, который хочет тебя уничтожить. И я здесь, чтобы давать ему отпор, пока ты не окрепнешь и не возьмешь это на себя. Сейчас можешь мне не верить, но однажды у тебя не только хватит сил на сопротивление, но и появится желание его оказывать.

«Как бы не так», – шепнуло мне РПП.

Глава 20

Я клинический психолог, и меня научили замечать то, о чем не говорится вслух. Невысказанное. Ведь очень часто пациент сознательно или невольно опускает в рассказах самую важную часть своей истории.

Когда мы составляли список, я кое-что утаила от Эдди – то, о чем сегодня утром поведала мне Перл. Дескать, приехавшая в Лос-Анджелес мама не хотела больше иметь с Нью-Йорком ничего общего, но не говорила почему, даже если ее спрашивали. Поэтому Перл очень удивилась, когда мама через много лет решила отправиться туда на встречу выпускников.

Зачем ей понадобилось туда ехать, если она с таким облегчением оставила Нью-Йорк в прошлом? Конечно, прошло время и ее отношение к тем годам могло измениться, но ведь Перл упомянула, что мама нервничала перед поездкой. По словам маминой подруги, некоторые бывшие однокурсники сделали громкую театральную карьеру и мама, возможно, волновалась, что у них с ней нет ничего общего. Но, вероятно, дело было не в этом. Похоже, во время учебы с ней произошло нечто такое, из-за чего ей страшно было вернуться в Нью-Йорк.

Когда мама вернулась из той поездки, я видела,