а то, что она засекла меня за спортивными упражнениями и пресекла их.

– Хорошо, – сказала психотерапевт. – Через некоторое время я вернусь посмотреть, как у вас дела.

Я демонстративно подняла глаза к потолку, и доктор Ларсен вышла.

Мне хотелось как можно быстрее покончить с буклетами, чтобы избавиться от общества Эмили, поэтому я набросилась на листки и принялась складывать их один за другим как одержимая. Эмили же тем временем еле-еле копалась и продвигалась вперед с черепашьей скоростью.

– Если не будешь мне помогать, пожалуюсь доктору Ларсен, – пригрозила я.

Эмили и не подумала прибавить темп.

– Ты разве не знаешь, что, когда складываешь бумагу, расходуется энергия? – спросила я.

Соседка не ответила.

– Ну как знаешь, обойдусь и без твоей помощи, – фыркнула я. – Просто сожгу больше калорий, чем ты.

Эмили пристыженно опустила взгляд. Она понимала, что я права, но продолжала работать в прежнем ритме.

Я складывала буклет за буклетом. Полдела была уже сделано, когда я снова посмотрела на Эмили. Она все еще возилась с первым листком. И пусть это давало мне возможность сжечь больше калорий, я все равно не могла больше сдерживать негодование.

– Ну всё, – рявкнула я, – пойду к доктору Ларсен и скажу, что ты тут дурака валяешь!

– Я… – начала Эмили, и внезапно ее голова с громким стуком ударилась об стол.

– Блин, – буркнула я, – только не притворяйся, будто ты слишком устала, чтобы бумажки перекладывать.

Она не ответила.

– Эмили!

Соседка по-прежнему не отвечала.

Я похлопала ее по плечу – ноль реакции. Я потрясла ее, и снова безрезультатно. Ее глаза были наполовину закрыты и, кажется, закатились куда-то к затылку.

– Эмили! – закричала я и бросилась на сестринский пост, где оказалась и доктор Ларсен. – Эмили потеряла сознание, – сообщила я им с медсестрой.

Они обе вскочили и помчались в столовую, а я увязалась за ними. Медсестра проверила пульс и дыхание Эмили.

– Пульс замедленный. Вызываем скорую, – сказала она доктору Ларсен.

Через некоторое время приехала скорая помощь, и у меня на глазах двое медиков положили Эмили на носилки и поместили в машину. Включилась сирена, она выла и выла, удаляясь, пока не превратилась в еле слышный гул.

После этого я опять уселась в столовой, чтобы покончить с брошюрами.

Снова пришла доктор Ларсен.

– Как ты? – спросила она.

– Не я же в обморок грохнулась, – огрызнулась я.

– Но, наверное, было очень страшно, когда Эмили потеряла сознание.

– Не особенно, – возразила я. – Не сомневаюсь, с ней все будет в порядке.

– Как ты можешь быть в этом уверена? – нахмурилась доктор Ларсен.

– Но ведь до сих пор так оно и было.

– Это ничего не гарантирует. Я не просто так говорю: у Эмили уже есть сердечная недостаточность. Сердце больше не может как следует перегонять кровь, потому что его стенки истончились и ослабли в результате длительной анорексии.

– И что я, по-вашему, должна сделать по этому поводу? – спросила я.

– Для Эмили ты ничего не сделаешь. Но тебе, возможно, пора задуматься, стоит ли повторять ее путь.

Психотерапевт вышла из столовой, а я продолжала молча складывать буклеты. Казалось, доктор Ларсен принизила Эмили, когда спросила, хочу ли я идти тем же путем. Будто следовать примеру соседки глупо.

Той ночью я лежала одна в нашей спальне. Эмили по-прежнему была в больнице. С тех пор, как у меня забрали одеяла, я могла укрыться лишь тоненькой простыней. В дверном проеме сидел Кайл и следил, чтобы я не вздумала делать какую-нибудь гимнастику.

Я снова и снова пыталась понять, что же имела в виду доктор Ларсен, когда спрашивала, хочу ли я пойти по стопам Эмили. Со дня маминой смерти я ни разу не задумывалась о своем будущем, хотя раньше мы с родителями обсуждали, в какой колледж поступить и чем вообще мне было бы интересно заниматься в жизни.

Теперь меня терзал вопрос, как пройдут следующие пять лет. Неужели я, как Эмили, проведу их в больницах и реабилитационных центрах? В тех местах, где отнимают туфли и не позволяют укрываться одеялом. Где нельзя ни поиграть со своей собакой, ни пообщаться с друзьями, а спать и мыться приходится под надзором.

До маминой смерти мне довелось узнать и запомнить, каково это – быть счастливой и наслаждаться общением с любящими людьми. Проблема заключалась в том, что такая жизнь казалась недоступной для сломленного человека вроде меня, пусть даже я знала, что существует и другой, отличающийся от нынешнего способ существования.

Может быть, доктор Ларсен все-таки говорила об Эмили без пренебрежения? Может быть, она на самом деле старалась мне помочь?

Может быть, думала, что я все еще стою того, чтобы меня спасать.

Глава 22

В нашей группе поддержки выздоравливающих от расстройства пищевого поведения бытует шуточка: в случае апокалипсиса те из нас, кто выживет, все равно явятся на еженедельное собрание – даже если нас возьмут в плен, здание рухнет, а в наши ряды затешется несколько зомби.

Поэтому сегодня я на собрании, несмотря на все произошедшее начиная со вчерашнего утра.

За время своего выздоровления женщины из нашей группы поддержки навидались и пережили столько, что никому мало не покажется.

Линда голодала пять месяцев, а затем ее дважды сочли мертвой из-за остановки сердца, но, к счастью, его удалось запустить снова.

Тоня после многих лет противостояния РПП решила, что с нее хватит, и собралась отравиться ядом, который купила где-то в Даркнете, но тут началось землетрясение, пузырек с отравой упал и разбился, убедив Тоню в том, что Бог не хочет ее смерти.

Джил десять лет страдала булимией и вызывала у себя рвоту, прежде чем родители, на поддержку которых она всегда могла рассчитывать, наконец выгнали ее из дому. Они поменяли замки и подали заявление, где просили полицейских арестовать Джил за незаконное проникновение, если она попытается вернуться. Оставшись на улице, не имея никого и ничего, кроме расстройства пищевого поведения, она оказалась на дне, но оттолкнулась от него и смогла начать жизнь заново.

Из-за своего неоднозначного прошлого эти женщины всегда остаются невозмутимыми, что бы они ни услышали от своих товарок по группе поддержки, поэтому, когда я рассказываю свои новости, их реакция становится для меня сюрпризом.

– Блин, – говорит Линда.

– Херня какая-то, – говорит Тоня.

– Как будто сценарий фильма, – говорит Джил.

Мне не становится легче от их слов, ведь речь не о кино, а о моей жизни.

– Извини. – Линда берет себя в руки. – Чем мы можем тебе помочь?

– Я ненадолго уеду, до тех пор, пока все не прояснится, – сообщаю я.

– Куда? – спрашивает она.