– Настя, какая у тебя машина?

– Джип «Лексус», а что? – Она оторвалась от составления списка.

– Мне надо кое-куда съездить по нашему делу. Далеко. А у меня седан. По нашим дорогам да еще зимой я не доберусь, – объяснила я.

– Бери, конечно, раз для дела надо. Сейчас я список закончу и на тебя доверенность оформлю. Только документы у меня в машине, ты скажи Дарье Михайловне, чтобы принесла, они там в бардачке лежат. А еще мою сумку – там паспорт.

Я помогла ей перебраться в кресло мужа за письменным столом, потом достала из сумки свой паспорт и положила перед ней, а сама вышла из кабинета. Навстречу мне по коридору шла раскрасневшаяся и запыхавшаяся домработница и с ходу спросила:

– Что Настасья Кирилловна говорит? Когда обедать будете?

– Это она вам сама скажет, а пока она попросила вас принесли из ее джипа документы на машину и ее сумку с паспортом.

Дарья Михайловна покивала и пошла обратно, а я вернулась в кабинет. Компьютер был уже включен, но Настя пока доделывала список, который, закончив, отдала мне, а сама занялась доверенностью. Я же воспользовалась этим временем, чтобы ознакомиться с людьми, среди которых был и нужный нам человек. Всего домов в поселке было двенадцать и двенадцать же глав семей работали на комбинате, но не все они имелись в наличии. Так, зам по производству гостил у сына в Америке. Зам по развитию вместе с главным технологом с прошлого понедельника были в Москве на каком-то там согласовании, причем с четким приказом без подписанных документов не возвращаться, а зам по строительству уже две недели лежал в больнице со сломанной ногой – покатался на горных лыжах у нас под Тарасовом, называется. Увидев, что я отложила список, Настя сказала:

– Таня, но ведь человек может не сам отправлять, а поручить кому-то.

– Э нет! Такое дело умный человек никому не доверит, а играет против вас отнюдь не дурак! – твердо ответила я. – И он знает об Алексее Ильиче все в мельчайших подробностях. В том числе и то, какая у твоего мужа на комбинате репутация. Как мне сказали, рабочие за него на смерть, может, и не пойдут, но с его врагом разберутся со всей пролетарской непримиримостью! Могут ведь и несчастный случай на производстве организовать! Но этот подонок все равно решил затеять против него такую грязную игру, которая, по его расчетам, должна была закончиться смертью Шестопалова! А французы говорят, что предают только свои, то есть сегодняшний друг может завтра стать злейшим врагом. Где у этого подонка гарантия, что человек, которого он привлечет к этому делу, не сдаст его со всеми потрохами, чтобы выторговать себе прощение. Нет, Настя! Этот мерзавец действует один. Такого оружия против себя он никому в руки не даст. Итак, четыре человека вне игры, остаются восемь. Мне нужны их фотографии.

– Дай мне с доверенностью закончить, потом я тебе их все найду, – пообещала она и возмутилась: – Да где же Дарья Михайловна?

– Да вот я, – раздалось из-за двери, а потом и она сама появилась. – Документы-то на машину у вас вовсе не в бардачке были, а в сумке вместе с паспортом!

– Ой, извините, я совсем забыла, что туда их переложила, – смутилась Настя.

– Обедать-то когда будете? Чтобы горяченькое было. А то уж сколько времени сидите. Проголодались небось!

– Мы уже скоро закончим, – пообещала я, и домработница с удивлением на меня посмотрела – с какой это стати я в этом доме распоряжаюсь и что это такое мы закончить должны.

– Я пишу Тане доверенность на машину, – объяснила Настя, и Дарья Михайловна перевела взгляд на нее, а та в ответ твердо сказала: – Так надо.

Она произнесла это таким голосом и таким тоном, что лично у меня не возникло бы ни малейшего желания пускаться в расспросы и выяснять подробности. Нет, дед-генерал определенно мог гордиться своей внучкой! Металла в ее голосе на бронетанковую колонну хватило бы. Я посмотрела на домработницу и… осеклась. Нет, не заботливая хлопотунья стояла сейчас перед нами, а бой-баба, с которой не всякий мужик рискнет связываться: каменное лицо, тяжелый взгляд исподлобья, да и вся она как-то подобралась, словно собралась драться. «Ничего себе! – подумала я. – А ведь она, похоже, сидела. И, судя по всему, явно не за «хулиганку».

– Не надо! – четко и раздельно произнесла она, и ее голос решительно не напоминал воркование голубки. – Две молодые девчонки, жизнью не битые! Вы что задумали? На такой дорогущей машине! Баба! Одна! На трассе! Зимой! Да ты, – она повернулась ко мне, – из города, может, и выедешь, только до места не доберешься! Исчезнешь вместе с машиной! И найдут твой скелет, зверьем обглоданный, по весне, как снег сойдет! Не раньше! А машина сгинет, как и не было ее!

– Дарья Михайловна! Извольте обращаться ко мне на «вы» и по имени-отчеству, – жестко произнесла я.

– Да я тебя хоть «вашим величеством» могу назвать, только ты от этого не поумнеешь! – отрезала она. – Машина застрахована, черт с ней! Тебя, хоть ты мне никто, чисто по-человечески жалко. Но, самое главное, ты дело не сделаешь, ради которого тебя Ильич нанял! Мозги-то включи!

– Справочно сообщаю, что у меня черный пояс по карате, – язвительно произнесла я, хотя она, в общем-то, была во всем права: дорогие машины в нашей области пропадали с завидной регулярностью и бесследно. Бывало, что и с хозяевами.

– А от пули, чем заслоняться будешь? Удостоверением своим? – не менее ехидно поинтересовалась она.

– Обшмонала, значит, сумку мою, пока я Настю в кабинет отводила? – тем же тоном спросила я.

– А ты что думала? – сделала вид, что удивилась, она. – Что я чужого человека с беспомощной хозяйкой наедине оставлю? Да я тебя первый раз в жизни вижу! А уж то, что у Настасьи Кирилловны никаких подруг в городе нет, доподлинно знаю!

– И разговор наш, судя по всему, тоже подслушала, – констатировала я. – И когда поняла, что я собираюсь из кабинета выйти, отбежала, а потом якобы из кухни к нам по-шла, когда я тебя встретила.

– От первого до последнего слова все слышала! – выразительно произнесла она. – И поняла больше, чем вы обе, вместе взятые, говорили.

– И что же такое вы поняли, Дарья Михайловна? – преувеличенно вежливо спросила я.

– То, что какая-то сволочь Ильичу уже месяц нервы мотает, смерти его добивается. Только не вышло у нее ничего, потому что никакого сердечного приступа у Ильича не было. Его состояние здоровья в нашей медсанчасти все врачи наизусть знают, что снаружи, что изнутри изучили. На каждый его чих у них отдельное и специальное «Будьте здоровы!» припасено. Так какого черта потребовалось его везти туда, где его все в первый раз увидят? Оборудование у них какое-то немыслимое? Так в нашей медсанчасти оно лучшее в городе, если не в области – для себя же покупали, не для чужого дяди. И врачи у нас ничуть не хуже и самые сложные операции на сердце делают. Может, там и есть хорошие специалисты, только они нашего Ильича не знают! Так что не было никакой необходимости его туда из-за здоровья везти. А вот если ему временно отсидеться надо от всех подальше, чтобы сыщица работать могла, тогда – да! Потому что к нему туда не наездишься и просто так, как в нашей медсанчасти, в палату не пройдешь! Это вы умно придумали! Только ведь враг его небось не дурнее меня и до этого тоже дотумкать может. Ему ведь что нужно? Чтобы Ильич умер! Не получилось у него одним способом, он поступит по-другому! Не мытьем, так катаньем! А есть вещь, которую Ильич точно не переживет. Мне сказать какая или сами догадаетесь?