– Стоп. Ты сказку придумывала? – озадачился Лэйнар. – Какую сказку?

– Такую сказку! Фэнтези! – рыкнула в ответ я. – Я же писатель! Я сама придумываю истории! Не чужие записываю, разве не понятно? Я пишу книги! Я их при-ду-мы-ваю!

– Зачем ты это делаешь? – напрягся мой опекун.

– Это моя работа. Призвание. Дело жизни! У вас тут вообще такое понятие существует? Или только «стой там, иди сюда»?

– Творческая магия запрещена, – сдвинув брови, заявил Лэйнар.

– Теперь знаю. Толпа благородных лаэров вопила очень возмущённо! И первый встречный тоже просветил. Как его? Таббат, да! Подошёл, заговорил со мной, а потом отмазал от стражи, если интересуют подробности. А почему ты мне этого не сказал?!

Я вдруг поняла, что перешла на «ты», но сейчас было не до экивоков.

– У тебя ничего не было, – глухо ответил Лэйнар.

– Но вечером что-то возникло, да? Когда мы музыку слушали? И ты не сказал! О законе даже не обмолвился! – Я усмехнулась и продолжила едко: – Хотел, чтобы меня в изоляцию отправили? Ну да, так просто избавиться от глупого навязанного существа! И все формальности соблюдены: ты дал присягу, приютил, приодел, библиотеку организовал; старался, как мог, так что вообще не при чём! Она сама виновата!

– Стоп.

– Не стоп! Решил доставить меня в тюрьму лично и получить медаль за поимку опасной преступницы? Давай, я готова! – Я расправила плечи, как бросающийся на амбразуру партизан. Золотистая накидка съехала на пол. Лэйнар уставился на мою грудь. Отвёл глаза. Поднял с пола палантин. Подал мне и снова вперился взглядом.

– Я похож на подлеца?

Я нервно забрала золотистую тряпку, обмотала ею как попало плечи.

– А я не знаю, кто ты! За день человека не узнать!

– Я лаэр.

– Лаэра тем более! – ткнула я пальцем в воздух. – Куда нам, убогим?

Я шагнула вперёд. Лэйнар отступил, пропуская. Подошла к окну, придерживая проклятую накидку.

– Надо в тюрьму? Вези в тюрьму, – сказала я. – И точка.

Уставилась на великолепные виды, чтоб их! Тик-ток без фильтров. Вдалеке пролетела смеющаяся пара, как издевательство.

Он подошёл. Встал рядом.

– Да, ты права, – вдруг сказал он таким тоном, каким говорят обратное.

Я с удивлением подняла глаза.

– Это был мой хитрый план, как засадить тебя в тюрьму. И сесть рядом. Мрак, и чего ж Дезмонд Таббат вмешался? Вместо наказания по самое «не хочу» всего лишь шантаж могульского шута. – Лэйнар цокнул языком.

– Какой шантаж? При чём тут ты? – пробормотала я.

– При том, что по закону я – твой опекун и должен отвечать за все твои нарушения вместе с тобой, – язвительно добавил Лэйнар. – Так что да, ты права, мелочиться не надо: если устроить торжественную манифестацию, так на глазах у всех! Только глав совета забыли пригласить. Ты уж предупреди в следующий раз, когда соберёшься закон нарушать. Я и начальство позову, и членов команды, и семью, и магов-карателей. Чтобы ни у кого сомнений не было.

У меня пересохло во рту.

– Ты серьёзно?

– Да не до шуток.

Я сглотнула. Поёжилась.

– Извини…

Он смотрел на меня сверху вниз, а я – на отражение наших контуров в окне. Всегда считала себя крупненькой, но рядом с ним не получалось.

– Тогда понятно, почему ты был так расстроен вчера: тебе навязали обузу, с которой точно будут проблемы…

– Не обольщайся. У меня их и без тебя хватает.

– Но ты всё равно ничего не сказал вчера.

– Не сказал. Решил, что в тебе отзываются остатки моей энергии, которую я влил, спасая, – совсем иначе заговорил Лэйнар, – и они выплеснулись как реакция на музыку. Когда мелодия закончилась, даже следа магии не осталось ни в тебе, ни в воздухе. Сейчас в тебе магии опять нет. Это видно по ауре.

– То есть проблема исчерпана? – Я всё-таки повернула к нему голову.

Лэйнар поджал губы.

– Нет. Творчество для людей законом запрещено. В принципе.

– Что?! – Внутри меня всё оборвалось.

– В Аэранхе люди не имеют права заниматься творчеством в каком-либо виде. Любой всплеск творческой энергии фиксируется. На место преступления прибывают стражи.

– Преступления?!

– Да. Согласно договору между людьми и лаэрами творчество считается преступлением и запрещено. За него так же изолируют до перевоспитания. Срок зависит от тяжести нарушения.

– Господи, да это просто «451 градус по Фаренгейту»[1] какой-то… – ошарашенно пробормотала я.

– Не понял.

– Зато мне теперь понятно, почему у вас мало кто из людей улыбается, одни хмурые лица! И лифты к вам на верхотуру не придумали…

– И что тут такого? – проговорил Лэйнар. – Недовольные всегда найдутся. Но мы спасаем жизни. Защищаем людей от внешних опасностей, обеспечиваем…

– «Что такого»?! И ты говоришь, «что такого»?! – возмутилась я. – Да это же фашизм! – и заметив непонимание в его глазах, выпалила расшифровку: – Фашизм – это диктатура и тирания, основанная на расизме и вымышленном превосходстве одних над другими, чтобы сделать других рабами!

Лицо Лэйнара оскорблённо вытянулось.

[1] Роман Рэя Брэдбери.

* * *

«Других сделать рабами?!» – в голове Лэйнара будто колоколом ударило.

– Ты не имеешь права так говорить, – жёстко проговорил он.

Оля вспыхнула, а потом потухла. С тоской посмотрела мимо него. Просто в стену.

– Да, и этого права я тоже не имею. – Обернулась. – Зачем ты меня спас?

– Давай не будем повторяться.

Она отошла от окна. Устало села на край мокрой ванны, проговорила тихо, будто самой себе:

– Не надо было. Я бы разбилась и просто не знала, что существуют миры, в которых человек – ничтожество. Низшее существо, тварь дрожащая. Ограниченная в развитии рабочая сила. Чего хотеть, куда развиваться, если ты не можешь ничего создать нового, придумать, обрадоваться даже ерунде, которая получилась? В древнем мире у нас были рабы, но у них хотя бы был шанс. Они могли петь, сочинять, творить, а тут… нельзя… – И она выдохнула, словно загасила свечу. – За любое движение мысли – тюрьма…

Лэйнар не знал, что ей ответить. Внутри бурлило несогласие, но её тоска оказалась такой настоящей, что дискутировать было просто недостойно. Сдержав возмущение, он сказал:

– В Аэранхе сотни тысяч людей. Нормально живут. В безопасности.

Она посмотрела на него в упор.

– Нормально? А ты их спрашивал?

– Нет.