— Я химик, — сказал он затем, — химик, а не специалист подельфинам. Но вот что поразило меня — откуда-то я это вычитал — хотя дельфиндельфину рознь. Обычные дельфины вполне мирные, возможно, с разумом, равнымнашему собственному. Но ведь они тоже должны подчиняться законураспределительной кривой — огромное количество обычных особей в ее середине, некотороеколичество негодяев и идиотов на одной стороне и гениев — на другой. Возможно,есть среди них слабоумные, которые не в состоянии осознать своих действий. Илис комплексом Раскольникова. Большая часть того, что нам известно о дельфинах,возникла в результате изучения усредненных обычных образцов. А если бы вкороткое время были проведены статистические исследования, они подтвердили бызакон кривой. А что мы знаем об отклонениях в их психике? Да ничего — и онснова пожал плечами. — Итак, я думаю, что это возможно, — заключил он.

Тогда я вспомнил о подводных городах-пузырях и людях,которых никогда не встречал, и я подумал о том, что дельфины всегда чувствовалиподлость, вину и гнусность тех дьявольских затей. Я загнал эту мысль назад,туда, откуда она пришла, но только тогда, когда он сказал:

— Я надеюсь, вы не слишком обеспокоены?

— Удивлен, — сказал я, — но и обеспокоен тоже. Естественно.

Он повернулся, а когда я последовал за ним к двери, сказал:

— Ну, следует запомнить, что, во-первых, это случилось набольшом расстоянии к северо-востоку в самом парке. У нас там нет действующегооборудования, так что ваши обязанности не приведут вас сколько-либо близко ктому месту, где все это произошло. Во-вторых, команда из Институтадельфинологии обыскала весь район, включая и наши здешние постройки, сиспользованием подводного поискового снаряжения. В-третьих, вплоть додальнейших распоряжений будет продолжаться ультразвуковая локация вокруг любогорайона, где хоть один из наших друзей будет совершать погружения — а акульяклетка и декомпрессионная камера используются при всех спусках под воду. И покаточной разгадки нет, все начеку. А вы получите оружие — длинную металлическуютрубу с зарядом и гранатой — этого вполне достаточно, чтобы убить ивзбесившегося дельфина, и акулу.

Я кивнул.

— Хорошо, — сказал я, когда мы направились к следующейгруппе зданий,

— это позволит мне чувствовать себя увереннее.

— В любом случае я заговорил бы об этом немного погодя, —сказал он.

— Я все думал, как бы поаккуратнее выложить вам это. Такчто, у меня на душе тоже полегчало… Эта часть зданий — контора. Сейчас онапуста.

Он толкнул открытую дверь, и я последовал за ним: столы,перегородки, кабинетная начинка, конторская механизация, кондиционер — ничегонеобычного и, как уже было сказано, ни человека внутри. Мы прошли по центрупомещения к двери в его дальнем конце и пересекли узкий проход, отделяющийсоседнее здание. Затем мы последовали туда.

— Это наш музей, — сказал мой проводник. — Сам Белтрайнсчитал, что будет чудесно иметь свой маленький музей и показывать егопосетителям. Он полон морской всячины так же, как и моделей нашегооборудования.

Кивнув, я огляделся. По крайней мере, модели оборудования неподавляли, как я боялся. Пол был покрыт зеленым ковром, и миниатюрная модельстанции находилась на столообразной подставке вблизи передней двери;показывалось и все ее оборудование. Полки на стене позади нас демонстрировалиувеличение наиболее важной части его, и там же были планшеты с абзацем илидвумя пояснений и истории.

А еще там были древняя пушка, два фонаря, несколько пряжекот поясов, немного монет, сколько-то проржавевшей кухонной утвари, размещеннойрядышком — трофеи с вековой давности судна, что все еще лежало на дне неособенно далеко от станции, если верить карте. У противоположной стены наподставках было несколько скелетов, а на стене — много маленьких, а такжецветные рисунки и прекрасные образцы морской фауны: от тонких колючих рыбешекдо дельфинов и вплоть до полноразмерного макета, к которому я решил вернутьсянесколько позднее, когда появится свободное время. Там был и огромный отдел,включавший выставку минералов Фрэнка Кашела, аккуратно оформленную и снабженнуюярлыками, отделенную от выставки рыб окном и поднятой немного высоковато, новсе-таки привлекательной акварелью с названием «Очертания Майями», нацарапанномв нижнем углу.

— О, Фрэнк — художник, — заметил я, — недурственно.

— Нет, это его жена, Линда, — ответил Бартелми, — сейчас выс ней познакомитесь… Она за следующей дверью. Она — наш библиотекарь иделопроизводитель.

Когда мы прошли в дверь, ведущую в библиотеку, я увиделЛинду Кашел. Она читала, сидя за столом, и посмотрела на нас, когда мы вошли.На вид ей было лет двадцать пять. Ее длинные волосы, выгоревшие на солнце изачесанные назад, держались заколкой с камушком. Синие глаза на продолговатомлице с ямочкой на подбородке, нос с легкой горбинкой, брызги веснушек и оченьровные, очень белые зубы были продемонстрированы нам, когда Бартелмипоздоровался и представил меня.

— Иногда вам может понадобится книга, — сказала она.

Я посмотрел на полки, витрины, оборудование.

— У нас хорошие копии стандартных справочников, которымипользуются постоянно, — добавила она. — Я могу получить факсимильные копии чегоугодно, если вы предупредите меня заранее, скажем, за день. Есть и несколькополок обычной беллетристики, легкого чтива, — она показала на стеллаж упереднего окна. А вон там, справа от вас — хранилище кассет: в основном, записиподводных шумов, голоса рыб и прочее — отчасти для продолжения образования, чемтут занимаются, отчасти для национального Научного фонда, и, наконец,музыкальные записи, для нашего собственного развлечения. Все внесено сюда, вкаталог, — она поднялась и хлопнула по картотечному ящику, показав на ключуказателя у него сбоку. — И если вам захочется что-нибудь взять, а вокругникого нет, я пойму, что вы были у меня, если вы запишите номер книги имя идату в этот журнал, — она показала конторскую книгу в углу стола. — И если выхотите задержать что-нибудь подольше, чем на неделю, пожалуйста, намекните мнеоб этом. Здесь есть еще ящик с инструментами — самый нижний ящик стола, наслучай, если вам когда-нибудь понадобятся какие-нибудь плоскогубцы. Но незабудьте положить их на место. Вот вроде бы и все, о чем я могла вспомнить, —закончила она. — У вас есть вопросы?

— Вы много рисуете сейчас? — спросил я.

— О, — сказала она, снова усаживаясь, — вы видели мою мазню.Боюсь, что за той дверью единственный музей, в котором есть моя работа. Но яотношусь к этому спокойно. Я знаю, что мне плохо удаются такие вещи.

— Мне это скорее понравилось.

Она скривила рот: