— Когда я стану старше, мудрее и еще что-нибудь в этом духе,то я, быть может, попробую написать что-нибудь снова. Я сделаю что-нибудь, чтопожелаю, с водой и горизонтом.

Я улыбнулся, потому что не мог придумать, что сказать еще —и она тоже. Потом мы ушли, и Бартелми дал мне потратить остаток дня на то,чтобы заселиться в коттедж, где раньше жил Майк Торнлей.

После ленча я отправился к Димсу и Картеру, чтобы помочь имв складе оборудования. В результате мы управились быстро. Поскольку до обедабыло еще далеко, они предложили мне сплавать, посмотреть затонувший корабль.

Он находился где-то в четверти мили к югу, за «стеной», наглубине около двадцати фатомов — то, что от него осталось… — жутковатый, какобычно выглядят подобные вещи, освещенный колеблющимися лучами нашихсветильников. Сломанная мачта, треснувший бушприт, кусок палубной обшивки ирасколотый орудийный лафет, торчащий из ила, волнующаяся стайка мелкой рыбешки,которую мы вспугнули где-то не то у корпуса корабля, не то в нем самом, несколькопучков водорослей, колышущихся в струях течения — вот и все, что осталось отчьих-то надежд на успешное плавание, от долгих трудов неизвестных корабелов и,может быть, нескольких людей, последние взоры которых ловили ужасные картины толи штормов, то ли схватки, а затем все заполонили неожиданно распахнувшиесяхолодные объятия серых, голубых и зеленых вод.

Может быть, они шли морем, намереваясь пообедать на Андросе,как сделали это мы, освободившись от погружений. Мы ели на скатерти в красную ибелую клетку в баре близ побережья — только здесь было сосредоточено все, чтоделал человек на острове; внутренняя же территория Андроса была защищенамангровыми топями, лесами из пиний и красного дерева, населена разнообразнымиптицами. Еда была хороша, а я проголодался.

А потом мы еще посидели, покурили и поболтали. Я все еще непознакомился с Полом Валонсом, хотя по графику должен был работать с ним в пареуже завтра. Я поинтересовался у Димса, что из себя представляет мой напарник.

— Здоровый парень, — сказал он, — почти с тебя ростом,только красавчик. Характер замкнутый. Прекрасный водолаз. Они с Майком каждуюнеделю уезжали на уик-энд, облазали все Карибские острова. И держу пари, у негона каждом острове по девчонке.

— А вообще — как он?

— Да ничего, я думаю. Я же говорю, характер у него скрытный,он не больно-то и показывает свои чувства. Они с Майком были давнишнимидрузьями.

— А что вы думаете насчет смерти Майка?

Картер вмешался в разговор:

— Это один из тех проклятых дельфинов, — сказал он. —Никогда не следует валять с ними дурака. Однажды один из них, чертов скотина,проскочил подо мной и чуть меня не разорвал.

— Они ребячливы, — сказал Димс, — и зла не замышляют.

— А я думаю, замышляют. И эти их гладкие скользкие туши похожина мокрые аэростаты. Отвратительно!

— Ты к ним несправедлив. Они игривы как щенята. И, возможно,это имеет какой-то сексуальный подтекст…

— Дряни! — бросил Картер — Они…

Раз уж я положил начало этому спору, подумал я, то мне итему менять. И я спросил, правда ли, что Марта Миллэй живет неподалеку отсюда.

— Да, — подтвердил Димс, ухватившись за удобный поводпрекратить спор. — Она живет здесь, мили четыре ниже по побережью. Она мнепоказалась очень ловкой и изящной, хотя я видел ее только один раз. У нее своймаленький порт. Гидроплан, парусное судно, приличного размера закрытый катер ипарочка небольших, но мощных моторок. Живет она одна в длинном низком зданиипрямо у самой воды. Туда даже дороги нет.

— Мне страшно нравятся ее работы. Вот бы как-нибудь с нейвстретиться…

Он покачал головой:

— Держу пари, что у тебя ничего не выйдет. Она терпеть неможет людей. У нее даже телефона нет.

— Жаль. А вы не знаете, почему это так?

— Ну…

— Она уродина, — сказал Картер. — Я встретил ее однажды. Онастояла на якоре, а я плыл мимо к одной из станций. Это было до того еще, как япро нее узнал, поэтому я подплыл ближе — всего-навсего поздороваться. Оначто-то сказала сквозь стеклянное дно своей лодки, а когда увидела меня, тоначала визжать и кричать, чтобы я убирался, что я распугаю ей всю рыбу. И онасорвала брезент и накинула себе на ноги. Но поздно — я успел разглядеть. Онасимпатичная, нормально выглядевшая женщина — выше пояса. А вот ноги ее скрюченыи безобразны. Я расстроился из-за того, что смутил ее. Я был настолько смущен,что не знал, что и сказать. Я только кивнул ей: «Простите!», махнул рукой иуплыл.

— Я слышал, что она вообще не может ходить, — сказал Димс, —хотя, говорят, отлично плавает. Я никогда не видел этого сам.

— А что, это после аварии, или как?

— Не совсем, насколько я понимаю, — ответил он. — Онанаполовину японка, и я слыхал о том, что мать ее ребенком жила в Хиросиме.Видимо, пострадала наследственность.

— Печально.

— Да.

Мы встали и отправились назад. Позже я долго лежал без сна,размышляя о дельфинах, затонувших кораблях, утопленниках, полулюдях иГольфстриме, который разговаривал со мной через окно. Наконец я сталвслушиваться в него, и он подхватил меня, и мы вместе дрейфовали в темноту,куда бы в конце концов он ни направлялся.

Пол Валонс был, как и говорил Энди Димс, почти моего роста икрасавчик, одетый как на рекламном плакате. Еще бы лет двадцать и он бы,возможно, выглядел бы даже выдающимся. Некоторые парни способны завоевывать всевокруг себя. Димс также был прав насчет необщительности. Он был не особенноразговорчив, хотя это не выглядело проявлением недружелюбия. Что же касаетсяего способностей водолаза, я не мог оценить их в первый день, отработанный сним, потому что мы оба были заняты на берегу, пока Димс и Картер уплыли кСтанции-Три… И снова склад оборудования…

Я не думал, что это было очень хорошо — толковать с ним одельфинах; разговор, уж скорее всего, следовало вести о делах более насущных и,вместе с тем, достаточно общих. Так прошло утро.

После завтрака, однако, когда я начал загадывать вперед,пересматривая свои планы на вечер, я решил, что о «Чикчарни» от него можноузнать гораздо больше, чем от кого-либо другого.

Он опустил клапан, который прочищал, и уставился на меня.

— Для чего вам эта забегаловка? — спросил он.

— Слышал, как ее поминали, — ответил я, — вот и захотелосьпоглядеть.