– Да, тогда нам, вероятно, следует искать тело, – согласилась Йесли.

– Или нет, – возразил Прад.

– Не понял?

– На «Капризе» есть гиберкапсулы, Скар. Тот, кто прилетел сюда, не был дураком. Возможно, эти люди по какой-то причине не сумели улететь. Но они вполне могли воспользоваться капсулами. Найти пустую или открыть занятую. Занять место того, кто лежал в ней.

– То есть совершить убийство? – спросила Йесли.

– Это лишь предположение, – сказал Прад. – Я просто говорю, что нам не следует сбрасывать со счетов такую возможность. Один из нас – в смысле, из выживших, – один из членов экипажа и… остальных мог прилететь с планеты внизу. – Он помолчал. – Хотя нет, экипаж исключается. Нас осталось не много, и мы все друг друга знаем. Но вы, солдаты и гражданские, узнали бы чужого?

– Да мы, блин, все тут чужие! – не удержалась я.

– Я имею в виду, что тут есть человек, которого вообще не было на той войне. Человек не из нашего времени. Вы бы это засекли? Вы же друг друга не знаете.

– Надо разобраться с этим делом, – сказала Йесли. – Ради безопасности корабля. Ради знаний, которыми чужаки могут обладать. Надо найти зайца, если он еще жив. Сейчас это важнее, чем розыск военного преступника.

– Ну, меня можете вычеркивать, – сказала я. – Орвин знает меня, а я знаю Орвина. Нас обоих можно не учитывать.

– А я тебя и не вносила в верхнюю часть списка подозреваемых, – сказала Йесли.

– Не важно, знаешь ты Орвина или нет, – сказал Прад. – Ты солдат. Судя по нашим разговорам, ты уверена, что у тебя внутри имеется медленная пуля. Не вижу причин сомневаться в тебе.

– Ты можешь читать пули? – сказала я.

– Читать информацию в них? Могу. Биографические сведения, медицинские данные. Даже если я не сумею получить доступа к ним, самого существования пули достаточно, чтобы подтвердить историю человека. У зайца пули почти наверняка нет.

– Как и у любого из гражданских, – сказала Йесли.

– Верно, но военнопленных у нас большинство. Мы с легкостью можем проверить их пули, а при необходимости вывести содержимое на планшетник. Это намного легче охоты на Орвина, которую мы начали.

– А если окажется, что у всех солдат есть пули?

– Тогда перейдем к гражданским. Их меньше, и они более склонны держаться вместе. Солдаты же, как правило, относятся друг к другу настороженно, особенно военнопленные.

– Ты заделался экспертом в этом вопросе.

– Я просто наблюдателен, Скар. Гражданские словоохотливы. Им это свойственно, особенно когда они попадают в непривычную ситуацию. Я думаю, зайцу непросто спрятаться среди них и ничем не выдать себя. – Прад пожал плечами. – В любом случае мы его найдем, рано или поздно.

Йесли отправила очередную рабочую группу для обследования капсулы, и вскоре они отыскали скафандр незнакомой конструкции, засунутый в шкафчик неподалеку от шлюза. Тем временем мы с Прадом вернулись в главную часть корабля и стали готовиться к координированию чтения медленных пуль.

– Это помеха, – сказала я. – Мне нужен Орвин, а не какой-то безымянный заяц.

– Нет такого закона, который запрещал бы нам искать их одновременно. – Прад возился со своим планшетником, меняя настройки, чтобы связаться через него с моей пулей. – Ты серьезно насчет Орвина? Насчет того, что ты собираешься с ним сделать? Может, достаточно передать его Троице, и да свершится правосудие?

– Он не заслужил правосудия.

– Ты немного пугаешь меня, Скар. Интересно, что ты сделаешь со мной, если я когда-нибудь перейду тебе дорогу.

– Придумаю что-нибудь креативное.

Прад вручил мне планшетник с выведенной на экран информацией:

– Вот. Читается нормально. Несколько пострадавших фрагментов, сбои в проверке на четность, но остальное в порядке.

Я посмотрела на него:

– Не хочешь сам это прочитать?

– Проверить твою историю?

– Ты же только с моих слов знаешь, что я очутилась здесь по ошибке. А вдруг я соврала? Вдруг я такая же плохая, как и все остальные – худшие из худших? Вдруг тебе следует меня бояться?

– Я – гражданский техник и не отличу одного военного досье от другого. Тебе понятно? Я просто хотел убедиться, что мы читаем твою пулю, а не пулю человека в соседнем помещении.

– Нет, – немного помолчав, сказала я. – Это мое. – Я наклонила планшетник так, чтобы Праду было видно. – Вот эти фото, на них мои родители. – Непроницаемые лица, отснятые правительственной камерой в день переписи населения. – Они были хорошими людьми, слишком хорошими для того окружения. Мой отец обзавелся врагами из-за того, что был хорошим человеком. Они добрались до него через меня – сделали так, что меня забрали в армию, хотя я вообще не подлежала призыву. – Я погладила пальцем их изображения. Как бы мне хотелось, чтобы родители на фото выглядели более счастливыми… – Он винил в этом себя. Оба винили себя. А потом меня ранили, уже после заключения перемирия, и отправили на этот корабль… Они так никогда и не узнали, что со мной случилось, да?

– Нас всех, должно быть, объявили пропавшими без вести, – сказал Прад.

– Мне бы хотелось, чтобы они знали: со мной все в порядке, и я их не виню. Они ни в чем не виноваты. И еще – что я пережила войну и уже направлялась домой.

– Мне очень жаль.

– У тебя, наверное, есть семья, Прад?

– Есть. Была. Но во мне нет медленной пули. Никакого досье, никаких фотографий на память.

– Тебе хуже.

– Я думаю, всем нам нелегко. Но я рад, что ты прошла проверку. Я в тебе не сомневался.

– Но другие могли.

Я пролистала свое досье. Здесь было все. Боевая подготовка, передислокации, победы и потери. Мои ранения и периоды восстановления. Обратная переброска. Имена и места, которые я уже начала забывать.

– Полагаю, пулям ничего не грозит. Если они сохранили информацию до сих пор, то, должно быть, невосприимчивы ко всему, что мог подцепить корабль. – Я держала планшетник у груди, словно щит. – Они в безопасности. Это всегда будет здесь, у меня внутри.

– Надеюсь, это придаст тебе сил, Скар.

– Да.

– Но, думаю, нас ждут трудности. В какой-то мере наше прошлое сделалось частным делом. Наши жизни оказались перечеркнуты несчастным случаем – тем, что произошел с «Капризом». Но пули не оставляют места для сомнений. Худшее в нас будет известно всем.

– Нам придется привыкать к этому. К открытости и к откровенности.

Прад кивнул:

– Но куда легче говорить так, если располагаешь объективными доказательствами своей невиновности. Вряд ли ты так охотно позволила бы прочитать твою пулю, если бы она могла изобличить совершенное тобой ужасное преступление. Чудовищное зверство или моральное падение. Если бы ты была военным преступником, мясником, перебежчиком или предателем.