Как я говорила, обзор открылся мне лишь на секунду. Потом машина швырнула кровь в мою сторону и заляпала стекло. Теперь это была вязкая, тягучая масса.

– Останови ее! – крикнул Спрай, точно это чем-то могло помочь Кроулу.

Но Прад никак не мог остановить автохирурга. Он отшатнулся от постамента и уставился на свои пальцы, словно их обожгло.

– Бесполезно, – сказал он. – Я даже не могу открыть дверь бокса.

К этому моменту машина превратила операционный бокс изнутри в красный цилиндр; его безупречность портили лишь элементы анатомии, приставшие к стеклу.

– Кто-нибудь, дайте мне топор, – велела я.

У одного из людей Йесли оказался топор. Они передали его Йесли, а Йесли, после секундного колебания, – мне. Топор был ярко-красным, и им явно никогда не пользовались. Я подошла к двери, шмякнула по ней обухом и долбила, пока та не разлетелась на миллион запятнанных розовым осколков.

Я прошла по ним – осколки хрустели под ногами – и сощурилась из-за повисшего в воздухе кровавого тумана. От автохирурга исходил непрестанный лязг, словно кто-то точил ножи.

Я смутно осознавала, что механический голос начал твердить о нарушении стерильности.

Будто это имело хоть какое-то значение.

– Ты можешь его остановить?! – заорала я Праду.

– Не знаю! Может быть, если…

Я оказалась на месте провалившейся операции, но мало что могла разобрать. Кроул превратился в кровавую массу, как и сам автохирург. Сверху донизу его покрывала запекшаяся кровь. Кажется, он начал притормаживать – разглядеть движения было уже легче. Либо он сам заканчивал свою маниакальную процедуру, либо ему помешало мое появление. Кроул наверняка мертв, сказала себе я. Незачем даже тратить пулю на него, чтобы убедиться в этом.

Я снова взмахнула топором, повернув его теперь лезвием вниз. Я целилась примерно туда, где была голова Кроула.

А потом автохирург остановился.

– Стерильность нарушена! – продолжал твердить все тот же голос. – Оптимальная гигиеническая среда может пострадать!

В те трудные дни, последовавшие за смертью Кроула, мы лучше осознали, в каком затруднительном положении оказались.

Мы собрались в одном из главных грузовых отсеков – послушать, что удалось выяснить Праду. В отсеке не было гравитации – он располагался не в колесе, а почти в центре корабля, – так что мы расположились под всевозможными углами, цепляясь за стены или массивные грузы, а Прад плавал в воздухе, подобрав ноги. Он напомнил мне лягушку на невидимом листе кувшинки.

– Если говорить о практической стороне дела, – начал Прад, – я рад сообщить, что больше нет причин не доверять автохирургу.

Это заявление встретили недобрым смехом и ругательствами.

– Машина не собиралась убивать Кроула, – стоял на своем Прад. – У нее произошел сбой программного обеспечения.

– Очень мягко сказано, – пробормотал устроившийся неподалеку от меня Спрай, потом добавил более конструктивным тоном: – Она, похоже, пыталась разобрать его на части. И как теперь мы можем доверять этой штуковине?

– Я восстановил программное обеспечение. Когда мы попытались использовать медотсек сразу после перезагрузки, оно еще не полностью установилось. Отдельные фрагменты инструкции зависли в памяти. Машина оказалась… сбита с толку. Превратилась в шизофреника. Она пыталась сделать все, что могла.

Снова раздался недобрый смех.

– Это не ответ на мой вопрос, – сказал Спрай. Он находился рядом с Йесли, а за ней примостилась Сакер, сменившая Кроула. Сакер, лет на десять старше меня, была офицером.

Прад рассудительно пожал плечами:

– Решать, конечно, нам – доверять или не доверять автохирургу. Но заменить это оборудование нечем. Что нам еще остается в критической ситуации?

– А ты сам рискнул бы связаться с этой штукой? – спросила я.

– Конечно. Это всего лишь машина. Она была неисправна и поэтому не работала нормально. Теперь я привел ее в порядок. Во всяком случае, автохирурга. Стерильный бокс по-прежнему разбит, и отремонтировать его мы не сможем. При следующей операции нам придется быть очень осторожными, чтобы не занести инфекцию. Хотя я опасаюсь, что с течением времени инфекция окажется последним, о чем нужно беспокоиться.

– В каком смысле? – спросила Сакер.

– Я надеялся, что поврежденная архитектура автохирурга – это всего лишь частная проблема. – Какое-то движение воздуха очень медленно переворачивало Прада вверх тормашками, словно кувыркающийся астероид. – Но увы. Проблема гораздо шире. Все системы корабля, которые зависят от набора команд или базы данных, затронуты, в той или иной степени. Многие файлы не читаются. Корабль перегоняет информацию внутри себя, пытаясь сохранить самое важное – то, что необходимо для обеспечения деятельности базовых операционных систем. Во время этого ему приходится идти на жертвы.

– Объясни, – потребовала я.

– Если говорить упрощенно…

– Да, пожалуйста.

– У корабля два типа памяти. Как и у человеческого мозга, у него имеются долгосрочные и краткосрочные запоминающие регистры. Долгосрочные регистры обычно очень стабильны, но, чтобы проверить их или пополнить, нужно больше времени. В эти области корабль обычно отправляет информацию, с которой не требуется сверяться слишком часто.

– Например? – спросил Спрай.

– Хронологические данные. Сведения о культуре. Карты поверхностей планет. Астронавигационную документацию. Медицинскую информацию – как оперировать пациента. Всякое такое.

– Ну и?.. – поторопила я.

– Возник дефект кратковременной памяти, той, которую корабль использует для хранения текущей информации, – так сказать, его рабочей памяти. В результате корабль был вынужден изъять часть долгосрочной памяти для рутинных операций, которыми обычно занималась лишь кратковременная память. В общем, для обеспечения основ жизнедеятельности. Он делает все, что может, для сохранения важнейших данных, но уже довольно долго находится в сложных условиях…

– Насколько все плохо? – спросила Сакер.

Перевернутый вверх ногами Прад гулко сглотнул:

– Я пока провел лишь предварительные изыскания. Но уже обнаружил значительные области памяти, перемешавшиеся до такой степени, что их восстановление невозможно. С архитектурой программ автохирурга мне повезло – думаю, она в порядке, – но многие программы не подлежат восстановлению, и резервных копий нет. Этой информации больше не существует. Хуже того, процесс продолжается. Теперь, когда мы проснулись, потребности корабля возрастают. Скорость потери данных явно увеличилась. Корабль стал забывать себя еще быстрее.

– Погодите, – медленно проговорил Спрай. – Но это же не фатально, разве не так? Эти данные, которые были утрачены… перемешаны, или как там. Они ведь не жизненно важны для корабля?