Он был прав, но мне нечего было ему сказать.

Мы не выбирали себе друзей – жизнь сделала это за нас. Между мной и Прадом не было ничего общего, не считая наших переплетшихся на «Капризе» судеб. Мы с ним вели совершенно разную жизнь – и до войны, и во время нее. Ему никогда не приказывали кого-нибудь убить, возненавидеть человека за то, что он носит другую форму или верит в слова другой Книги. Через эту пропасть невозможно было навести мост.

Но Прад был первым, с кем я заговорила после пробуждения, и мы работали вместе, чтобы добиться первого хрупкого перемирия. Этого хватило, чтобы между нами возникла некая связь. По моим ощущениям, у меня было куда больше общего с Прадом, чем со многими товарищами-солдатами. Вне зависимости от того, на какой стороне они были во время войны, все совершили нечто такое, что привело их на этот корабль, – нарушили некий закон. Некоторые нарушения были незначительными или извинительными – кое-какие можно было даже, учитывая боевую обстановку, оправдать с точки зрения морали.

Но дело в том, что никто из нас не мог знать этого наверняка. У каждого была возможность сочинить себе прошлое, солгать о том, что он сделал или, быть может, не сумел сделать. Впрочем, в себе я была абсолютно уверена. А еще в том, что Прад – всего лишь техник, ни в чем не повинный, как и я. Это означало, что мне легче было доверять ему, чем любому солдату или гражданскому на корабле, не считая остальных членов команды. И я думаю, Прад, вполне естественно побаиваясь солдат, которые устроили беспорядки сразу после пробуждения, был рад, что у него есть я – контрольный ориентир, подтверждение того, что солдаты вроде меня не относятся автоматически с презрением к таким, как он.

– Мы можем работать вместе, – сказала я ему, когда всплыли эти сомнения. – Будет трудно, но у нас нет выбора. По сути, мы – всего лишь люди, которые вляпались в дерьмо.

– Я слыхал, что солдаты другие, – нерешительно произнес Прад. – Что они, во всяком случае, отличаются от инженеров и техников, от таких, как я.

В его голосе звучала неуверенность, словно он опасался, что я могу обидеться на такое обобщение.

– В каком смысле?

– Солдаты обычно бывают верующими. Многие из вас читают Книгу, в том или другом варианте. Разве не так?

– А ты со своими коллегами – нет?

– Большинство – нет, – решительно заявил Прад. – Конечно, я знаю несколько техников со склонностью к религии. Но даже они, по моему ощущению, воспринимают все это не так уж серьезно. Скорее они происходили из семьи верующих и не хотели огорчать старших родственников или были слишком привержены традиции. – Помолчав немного, он сказал: – Некоторые из них даже были моими друзьями. Склонность к религии никогда не ставилась вне закона, даже для технического персонала на лайнере Ста Миров.

– У солдат все примерно так же. Да, многие из нас читают Книгу, в нашей или их версии.

– Мне кажется, разница в пренебрежении к чужакам.

– Такое случается, если придавать этому большое значение.

– А ты, Скар, – ты относишься к этим различиям серьезно?

Я немного помолчала, прежде чем ответить. Мне не хотелось, чтобы Прад решил, будто это простой вопрос, не требующий обдумывания.

– Мои родители читали Книгу, и отец, и мать, – сказала я. – Они были верующими, если тебе угодно это так называть. Но их жизнь не состояла лишь из этого. Мать познакомила меня с поэзией Джиресан, хоть ее и объявили вне закона. Отец тоже был человеком широких взглядов. Он любил напоминать, что многие их пророки были и нашими пророками, и наоборот. Что многие заповеди у них и у нас почти одинаковы. Кроме того, здесь никогда не было четкого разграничения. Некоторым на нашей стороне позволялось читать их Книгу, а некоторым на той – нашу. Все гораздо сложнее, чем кое-кто пытается представить.

– Но если твои родители были верующими, разве ты не следуешь их примеру?

Прад щурился, словно пытался мысленно произвести какие-то сложные расчеты. Я покачала головой:

– Меня воспитывали на Книге, заставляли заучивать целые части наизусть. Как и всех нас. В этом смысле Книга – часть меня. Я испытываю привязанность к этому языку, которую даже не могу тебе объяснить.

Прад кивнул, подбадривая меня.

– Кроме того, в ней много обычного здравого смысла, – продолжила я. – Просто хорошие советы о том, что нужно вести достойную жизнь, быть добрым, думать о соседях и все такое. Мой отец был благочестивым человеком, но еще – честным в деловых отношениях. Он опирался в этом на Книгу, невзирая на то что это принесло неприятности нашей семье.

– Значит, Книга способна причинить вред, если следовать ей слишком буквально?

– Возможно. Но в ней много такого, что может помочь, когда тебе требуется принять трудное решение или пережить сложный период жизни.

– Но ты в глубине души не считаешь это все безусловной истиной?

– Если и считала раньше, то уже не помню, когда перестала. Но это не значит, что я отвергаю Книгу. Ее язык по-прежнему прекрасен, ее мудрость все так же приносит утешение. Когда Орвин поймал меня, он думал, что я буду страдать, глядя, как он рвет мою Книгу.

– И ты страдала?

– Меньше, чем он рассчитывал, но страдала. Мне не нравится смотреть на такое.

– Это очень просвещенный взгляд, – сказал Прад. – Я искренне надеюсь, что его разделяют многие твои товарищи. Если это так, есть шанс, что мы действительно сможем ужиться.

– Всегда могут обнаружиться люди ортодоксальных взглядов.

– Ни один из вас не поступил сюда со своей Книгой. Когда вас отправляли в гибернацию, ни у кого не было имущества, кроме той одежды, что на вас. И нигде на корабле нет физических копий Книги. Уж поверь мне, я их искал. Что станут делать верующие без своего Писания?

– Научатся жить без Книги, – пожала плечами я. – Так же как нам придется научиться жить без многого другого.

Конечно, это легче сказать, чем сделать. Потом я добавила:

– Память корабля.

– А что с памятью корабля?

– Ты говорил, что она содержит знания о культуре.

– Ну да.

– Не надо верить в Книгу, хоть нашу, хоть их, чтобы считать эти тексты культурной ценностью. Они должны храниться где-то в памяти, разве не так?

– Нет, – быстро сказал Прад. – Боюсь, они были в первых утраченных секторах памяти, когда корабль принялся защищать базовые данные.

– Ты уверен?

– Да. Я проверил это чуть ли не в первую очередь. Мне очень жаль, Скар.

Мне и в голову не пришло удивиться такому странному стечению обстоятельств – что в нашем великом забывании Книги были утрачены так рано. Но я всегда была изрядно наивной.

Ни один военный план не переживает первого же столкновения с врагом, и наша схема поисков точно так же оказалась безнадежно идеалистичной.