Где будет в понедельник Эмметт?

– Да, так и есть. Снова в школу, – кивнув и прочистив горло, сказала она. – Я не бывала в Клементине. Хотя и слышала о ней. Как ты оказался в Луисвилле? Наверное, можно было и вчера спросить, но я уже и так перегрузила тебя вопросами.

– Луисвилл мне нравится.

– Когда ты приехал?

– В среду вечером.

– Где ты остановился?

– Нигде. Просто ходил по городу.

– Под дождем?

– Ну да.

– Ты так и хотел?

– В общем, да.

– Ты был доволен, когда это делал?

– А ты сейчас довольна?

– В общем, да.

Усмехнувшись, она снова включила телевизор, прошлась по каналам, пока не нашла трансляцию Мировой серии.

– Ну вот. Надеюсь, «Джайентс» выиграют, – сказала она. Дождь резко прекратился. Эмметт как будто собирался что-то сказать, но дождь вдруг снова пошел, еще сильнее.

И тут внезапно со щелчком погасло электричество.

Эмметт

Над входом в ресторан красовалась девичья фамилия его мамы – изящные, начищенные до блеска буквы. Ранее принадлежавший его прародителям, он работал на этом месте с тысяча девятьсот пятидесятого года как часть курорта на берегу озера. Великолепное место прямо у кромки воды. Эмметт беззаботно рос в этих стенах, учился готовить у бабушки с дедушкой, у мамы и ее братьев. Превосходная южная кухня, каждое лето нет отбоя от туристов.

Много лет мэром города на озере был дядя Кристины, а до него – ее дед. Еще раньше – прадед. Мама была девушкой из высшего общества, а оба ее брата – футбольными звездами старшей школы. Кристина – лицо сердечком, большие карие глаза, медово-каштановые волосы – считалась городской красавицей. И красота ее была исключительно нормальной, неподвластной времени. Практичной и чистой, как у девочки на обертке куска мыла.

Мама Эмметта, Лиса, и папа Кристины, Майк, вместе выросли, но ни он, ни его друзья Лисе никогда не нравились.

– Орава избалованных забияк, – говорила она.

Кристину и ее семью знали все, но училась она в частной школе в противоположной части города, и Эмметту редко приходилось проводить с ней время, хотя в детстве и юности он постоянно слышал рассказы о разборках между их отцами того времени, когда те вместе учились в старшей школе. Выражение «заклятый враг» Эмметт впервые услышал от отца, который говорил о Майке. Все детство и юность Эмметт в деталях узнавал о том, как его родители не любят семью Кристины, но ни мама, ни папа о самой Кристине ничего плохого не говорили. Иногда Эмметт мог увидеть ее на летней вечеринке или случайно наткнуться на нее и ее братьев в кафе-мороженом, в кино или на футболе.

* * *

Хантер, лучший друг Эмметта, работал вместе с ним в ресторане. Эмметт и Хантер жили в маленькой квартирке у озера. Эмметту было двадцать два, ресторан был его опорой. Кристине было двадцать один, она блуждала бесцельно. Иногда приходила в ресторан пообщаться с подругой Саванной, работавшей официанткой и тоже дружившей с Эмметтом. Когда Саванна начала встречаться с Хантером, под солнцем на берегу озера из них всех получилась счастливая четверка.

Были долгие, даже бесконечные летние дни, когда Кристина и Саванна, овеянные ароматами кокоса и пива после целого утра или дня, проведенных на понтоне, являлись в ресторан. Под летними сарафанами влажно расцветали купальники, на ногах хлопали пластиковые шлепанцы. Сырые летние вечера обволакивали их такой же странной магией: ночью они купались в темно-синей прохладе, курили марихуану, делили сигареты. Уже ближе к рассвету ребята снова открывали ресторан и готовили девушкам еду, и потом вчетвером в угловой кабинке ели жареную картошку с солью и пили пиво.

Бывали ночи, когда Эмметт, еще в сабо и белой поварской одежде, при свете фонарей на берегу озера выхлестывал крепкий IPA[43], слушая, как Кристина рассказывает о своей жизни. О Богатом полусонном экс-бойфренде, с которым, к ее счастью, рассталась. О своей невежественной расистской семье. Той, что никогда не уезжала из города, не хотела уезжать из города и никогда не уедет из города.

Кристина флиртовала с ним и хвалила еду, просила добавки. Эмметт с удовольствием подавал. Пицца на открытом огне с базиликом и креветками. Жареная курица с кокосовой приправой. Рыба с жареной картошкой. Радужная форель на сковороде. Паста с белым соусом и перцем. Стейк с перцем. Перец Кристина очень любила. Эмметт не мог смотреть на перец и даже думать о нем без того, чтобы Кристина не возникла в его воображении с родинкой-перчинкой на левом веке и сморщенным носиком, если еда была слишком острой. Их взаимная влюбленность родилась в ресторане на берегу озера.

* * *

Мама уверяла его, что ничего против Кристины и ее братьев не имеет, что те не виноваты в том, из какой они семьи. И сколько Эмметт себя помнил, Роберт, его отец, всегда внушал сыну в их регулярных мужских разговорах: если не хочешь, чтобы плохое в жизни каждый раз одерживало над тобой верх, ты должен смотреть в оба и не пропустить самое яркое.

– Похоже, Кристина – твое яркое в жизни, – сказал ему папа после того, как Эмметт излил ему душу. – Ты и мама всегда были и остаетесь самым ярким в моей жизни, – часто напоминал он.

* * *

– Где ты научился так готовить? – на их первом свидании со смехом спросила Кристина. Лето еще не успело размыться в золотую осень, когда Эмметт спросил у Кристины, не хочет ли она провести время вдвоем. Как обычно, покурив марихуаны, они оказались на кухне.

– Что? Барышня, вам, должно быть, известно: этот ресторан принадлежит моей семье, – сказал он. Он приготовил ей большую тарелку макарон с брынзой и посыпал свежемолотым перцем. Она сидела перед ним, загорелая и хорошенькая, волосы были убраны назад желтой бархатной заколкой.

– Еще бы. Конечно, известное дело. Но как ты научился так готовить? – отпив большой глоток воды и направив на него вилку, сказала она. Ресторан был пуст, зал полутемный. Было где-то час ночи, и они собирались потом прогуляться за кофе в круглосуточную забегаловку и поболтать.

– Потому что ты нравишься мне. Очень нравишься. Поэтому и получается вкусно, – сказал он нарочито низким сексуальным голосом. Как только слова слетели с его губ, отключилось электричество. Кристина бесконтрольно завизжала и захихикала, ее голос отдавался звонким эхом в развешанной по всей кухне медной и стальной посуде.

– А без света – еще вкуснее, – сказала она. Он слышал, как вилка стучит по тарелке. У него произошел выброс адреналина: они одни, вместе, вот так. Сила чувств, которые он к ней испытывал, испугала его. Сквозь темноту она подошла к нему и в первый раз поцеловала в губы. Он услышал, с какой силой заревели сирены у него в душе, как ослепила его эта яркость, даже в полной темноте.

* * *

Талли вздрогнула.

– Ты в порядке? – приняв сидячее положение, спросил Эмметт.

– О да, все нормально. Просто испугалась. Свечи! Достану-ка я свои новые свечи, – сказала она. Ее тень проскользнула в кухню мимо сидящего на диване Эмметта.

Ему понравилось готовить на ее кухне. Он скучал по этому занятию. Он вспоминал, как был на кухне с Кристиной, с Бренной. Кухня, кухня, кухня, кухня. Навязчивая головокружительная карусель памяти. Нужно на воздух. Он встал, открыл входную дверь и вышел. Он перегнулся через перила крыльца, дождь окутал его, он быстро намок. Неужели дождь идет уже столько дней? Какой сегодня день?

Паранойя. Он знал, что происходит, но ничего не мог сделать, чтобы помешать. От глубокой осознанности было только хуже. Как всегда, он был одновременно в оцепенении и как будто имел сверхчувствительные антенны, которые все осязали. Каждая отрицательная эмоция подпитывала его до тех пор, пока они не наполнили его целиком. Печаль и злость боролись за место в его сознании, и упорно повторяемые строчки Эмили Дикинсон «для похорон в моем мозгу людей собралась тьма» бились и бились в голове. Он был весь мокрый – это дождь? Пот? Слезы? Его воображение? Было жарко и холодно одновременно, его тело было не способно нормально регулировать температуру. Это началось, когда не стало Кристины и Бренны. Он читал, что это нормально, но он