Дальнейшее помню плохо. Частями и нечетко. Я бродила подому, Владимир нес за мной бокал и бутылку ликера, я отказывалась пить,ссылаясь на то, что за рулем, но каким-то чудесным образом пьянела. Пела песнии даже плясала. Владимир восторженно аплодировал, но присоединяться ко мне нежелал, ссылаясь на полное отсутствие талантов. Из меня же в тот вечер талантыперли со страшной силой, и я пользовалась ими как могла.

— Ты прелесть, — поощрял меня Владимир.

Время от времени я вспоминала о своей миссии, хватала его загрудки и пыталась объяснить, что где-то здесь, в одной из комнат, есть скрытыйход в подземелье. Владимир смущался, мягко разлепливал мои руки, улыбался,соглашался и не верил, а я, несмотря на полнейшую дезориентацию в пространстве,понимала, что он не врет, но зачем-то с угрозой трясла пальцем и говорила:

— Я вас всех выведу на чистую воду!

Он смеялся и настойчиво звал меня в душ. Там я пыталасьраздеться, а он уверял меня, что это ни к чему хорошему не приведет, я жеубеждала, что приведет и намекала на свою отличную фигуру, а потом снова завелашарманку про скрытый ход, темный туннель и подземелье. Он слушал, кивал иприкладывал к моему лбу мокрую повязку. Это почему-то меня страшно разозлило. Ясхватила с полки бутылку одеколона и запустила ее в висящее над раковинойзеркало. Звон бьющегося стекла — последнее, что я помню.

Глава 12

Очнулась я на даче Катерины. Заботливые руки Ивановой щупалимой злополучный лоб.

— Жива? — с укором спросила она, увидев, что я открылаглаза.

— Временно и условно.

— Ну ты, мать, даешь!

По неподдельному восхищению Ивановой я поняла, что выкинуланечто из ряда вон, покопалась в тайниках своей памяти и пришла в ужас. Мнестало жарко, а минуту спустя холодно. Я затряслась вместе с кроватью.

— Ерунда, — успокоила Иванова. — Синдром абстиненции.Опохмелишься — пройдет, — и в ее руках бог знает откуда появилась бутылка.

— Водка?!!

Меня тут же вырвало.

— И это неплохо, — заверила Иванова и принялась меня ругать.

Мол как я могла пропасть до утра, да еще с Катерининой“Хондой”, да еще так напиться…

— Людмила, это все ерунда, — преисполняясь оптимизмом,заявила я. — Главное, что я нашла дом!

— Какой дом? — изумилась Иванова.

— Ну тот, с подвалом, где мужика порешили. Столько днейискала и вот, нашла.

— Ты же обещала не искать.

— Обещала, но не сдержалась и нашла. И теперь даже знаю ктов нем живет.

— И кто в нем живет?

— Как кто? Владимир, отчества и фамилии не знаю, да это и неважно. Кстати, а как я попала сюда? Хоть убей — не помню.

Иванова с укоризной покачала головой.

— “Как попала”, — передразнила она. — Нет у тебя ни стыда нисовести. К тяжелому дню решила добавить мне бессонную ночь. Сначала Катькапытала своей “Хондой”, а потом позвонила ты и потребовала срочной встречи. Навсе вопросы отвечала так невразумительно, что я чуть с ума не сошла от страха.

— Какого страха? — возмутилась я. — Иванова, побойся бога,откуда мог взяться страх у тебя?

— Откуда? Ну ты, мать, даешь! Ты такое молола, я и не знала,что думать. Хорошо еще твой Владимир взял трубку да успокоил, сказал, что ты впорядке, лишь слегка пьяна. Ну, мать, я подивилась его снисходительности, когдаувидела безжизненный мешок, валяющийся на заднем сиденье “Хонды”. Слышала быты, как этот мешок матерился.

— Матерился? Он же безжизненный.

— Безжизненный в смысле остального. Отказало все, кромеречевого аппарата, но зато как работал аппарат, когда ты безуспешно пыталасьоторвать от сиденья голову. Более изощренного мата я не слышала даже откитайцев.

Я расстроилась.

— И Владимир слышал?

— Владимир? Слышал весь близлежащий квартал, разбуженныйтобой. Многие твой мат записывали прямо на магнитофоны.

Я расстроилась окончательно.

— Вот, Иванова, твое пагубное влияние. Сказывается в самыйнеподходящий момент, но при чем здесь кварталы? И откуда взялись магнитофоны?Там и народу-то нет. Пусто. Никто не живет.

— Где там?

— Да в доме том, где меня споили. Кстати, на чем тыдобиралась?

— На попутке.

— Почему? Разве в доме мало машин?

— Катерина и Виктор наотрез отказались принимать участие. Имнекогда, у них рушится семейная жизнь. Пришлось ночью бежать на трассу и ловитьпопутку. Намучилась я, мать, с тобой.

— Ты запомнила дорогу? — деловито осведомилась я, стараясьне замечать последней фразы.

— Зачем мне дорога? Адрес запомнила: Таганрогская сточетырнадцать, кафе “Загородное”.

Я опешила.

— Что за вздор ты несешь? При чем здесь “Загородное”? Причем здесь кафе, в котором я завтракала вчера утром?

Эти вопросы я задала Ивановой в очень эмоциональной форме.

— По твоему я должна была всю ночь колесить по городу? —возмутилась она. — “Загородное” стоит прямо на трассе, на окраине, там сложнопотеряться. И я и твой Владимир хорошо знаем это кафе, там и решиливстретиться. И скажи спасибо Владимиру за то, что он любезно согласилсядоставить туда твое безжизненное тело. В противном случае и по сию пору искалабы тебя в ростовских трущобах. Ты не забыла? Мы не в Москве. Здесь однибандиты.

— Если верить телевидению, все бандиты как раз живут вМоскве. Лучше скажи где находится тот дом, откуда ты меня забрала.

— Да я забрала тебя, заполошную, возле кафе “Загородное”.Там я получила твое тело, отрезвеешь ты когда-нибудь или нет!

Как только я осознала, что Иванова понятия не имеет где находитсятот чертов дом, — пала духом. Горю моему не было предела.

— Неужели все так глупо получилось, — растерянно бормоталая. — Так бездарно использовала фантастическое везение. И как угораздило менянапиться? Я же трезвенница…

Скептический взгляд Ивановой придал мне сил. Ну и вредная жеона баба. Все время лезет на рожон.

— Это все ты! Ты виновата! — напустилась я на нее. — Какмогла ты подложить мне такую свинью?

Надо было видеть ее изумление.

— Какую свинью? — встряхивая головой и подпирая свои тощиебока возмутилась Иванова. — Что по-твоему я должна была делать? Бросить тебяневедомо где и лечь спать?