Берни хотелось спрятаться под стол. Мать говорила такгромко, что ее слышал весь ресторан.

— Мы виделись в июне, — сказал Берни подчеркнутотихим голосом. Он понимал, что с мамой лучше не спорить.

— Это было в Сан-Франциско.

— Какая разница?

— Ты постоянно был занят, мы практически не виделись.

Родители приезжали в Сан-Франциско на открытие магазина, иБерни, при всей своей занятости, смог уделить им немало времени — мать этопрекрасно помнила.

— Ты выглядишь потрясающе, — сказал Берни,чувствуя, что настало время сменить тему разговора. Отец заказал «Роб-Роя» дляматери и виски со льдом для себя. Берни остановил выбор на кире.

— Это еще что такое? — тут же насторожилась мать.

— Я дам тебе попробовать. Это очень легкий напиток. Тыдействительно замечательно выглядишь, мама.

Почему-то всегда выходило так, что Берни приходилосьразговаривать исключительно с матерью и никогда с отцом, и это его немалоогорчало. Можно было подумать, что папашу вообще ничего не интересует, страннобыло только то, что он не прихватил с собой в «Берег басков» толстыхмедицинских журналов.

Официант принес напитки. Берни сделал небольшой глоток кираи предложил попробовать его своей матери. Он никак не мог решить, когда лучшезавести речь о Лиз — до обеда или после. Если он отложит разговор, мать станетобвинять его в том, что он целый вечер лицемерил. Если же он заговорит об этомсейчас, мать поднимет скандал и испортит вечер и себе, и всем остальным. Первоебыло безопаснее, второе — честнее. Берни сделал большой глоток кира и решилбыть честным.

— У меня есть для тебя хорошая новость, мама. Голос егопредательски задрожал, и мать тут же вперилась в него орлиным взором,почувствовав, что речь действительно идет о чем-то серьезном.

— Ты возвращаешься в Нью-Йорк? Слова эти больно ранилиего.

— Пока нет. Когда-нибудь — да. Я говорю о вещах болеесерьезных.

— Тебя повысили в должности?

Он устало вздохнул. С загадками пора было кончать.

— Я женюсь.

Все разом замерло. Мать, не мигая, смотрела на него. Дарречи вернулся к ней минут через пять. Отец же вообще никак не отреагировал наего слова.

— Может, объяснишь поподробнее?

Берни чувствовал себя так, словно только что признался всовершении немыслимых злодеяний. Странное это чувство разозлило его.

— Она замечательная женщина, мама! Ты ее сразуполюбишь. Ей двадцать семь, и она потрясающе красива. Она — учитель второгокласса. — Последней фразой Берни отмел возможные вопросы матери о том, кемработает его избранница — танцовщицей в дискотеке, официанткой илиисполнительницей стриптиза. — Да, кстати. У нее есть маленькая дочка поимени Джейн.

— Она разведенная…

— Да. Джейн уже пять лет.

Мать смотрела на него во все глаза, пытаясь понять, что жемогло произойти с ее сыном.

— И как давно ты ее знаешь?

— С тех самых пор, как я приехал вСан-Франциско, — солгал Берни и положил на стол фотографии Лиз и Джейн,сделанные на Стинсон-Бич. Мать тут же передала снимки отцу, который сталвосхищаться красотой матери и дочки. Руфь Фаин, однако, чувствовала, что здесьчто-то не так.

— Почему же ты не познакомил ее с нами в июне? Матьмастерски владела интонациями: можно было подумать, что у Лиз волчья пасть, илиона хромоножка, или она все еще живет с мужем.

— Тогда я ее еще не знал.

— Выходит, вы знакомы всего несколько недель, а ты ужесобираешься на ней жениться? — Мать выдержала эффектную паузу и тут жеспросила о том, что волновало ее больше всего:

— Скажи, она еврейка?

— Нет, не еврейка… — Берни показалось, что еще немного,и его мать упадет в обморок; он едва заметно улыбнулся. — Мама, только неделай такое лицо. Ты ведь знаешь, на белом свете живут не одни только евреи.

— И все же их достаточно, чтобы подыскать себе срединих пару. Скажи, кто она?

Мать это не интересовало, просто она хотела сполна отдатьсясвоему горю… Берни решил сказать ей обо всем до конца.

— Она — католичка. Ее фамилия О'Райли.

— Бог ты мой…

Она прикрыла глаза и разом как-то обмякла. Берни решил, чтоона таки упала в обморок. Он испуганно повернулся к отцу, но тот еле уловимымжестом руки дал ему понять, что ничего страшного не происходит. Мать тут жеоткрыла глаза и, обращаясь уже к супругу, сказала:

— Ты слышал, что он говорит? Ты понимаешь, что онделает? Он же меня в гроб вогнать хочет! Ему совершенно наплевать на меня!

Она картинно зарыдала и, достав из сумочки платок, приняласьвытирать слезы. В тот же миг к их столику подскочил официант, вежливо осведомившийся,будут они обедать или нет.

— Думаю, будем, — подчеркнуто спокойным голосомответил Берни, чувствуя на себе испепеляющий взгляд матери.

— Как ты можешь сейчас… есть… У матери вот-вот случитсясердечный припадок…

— Может быть, все-таки поешь немного супа? —поинтересовался отец.

— Он мне в горло не полезет. Берни готов был придушитьмать.

— Мама, она замечательная женщина. Ты ее полюбишь.

— Ты решил это твердо? — Берни кивнул. — Икогда же у вас свадьба?

— Двадцать девятого декабря.

Он сознательно не стал говорить ни слова о Рождестве, номать, несмотря на это, вновь заплакала.

— Все уже решено, все устроено… Даже дата известна, а яоб этом ничего не знаю. И когда только вы все успели? Наверное, ты и вКалифорнию из-за нее поехал…

Мать могла продолжать до бесконечности.

— Я встретил ее уже там.

— Но как? Кто вас мог познакомить? Кто меня так обидел?

К этому времени на столе уже появился суп.

— Я встретился с ней в магазине.

— Да? Может быть, на эскалаторе?

— Ради бога, мама, перестань! — Он ударил кулакомпо столу, отчего мать даже подскочила. — Я женюсь. Точка. Мне тридцатьпять. Я женюсь на прекрасной женщине. Честно говоря, меня нисколько неинтересует, кто она, пусть даже она будет буддисткой. Она прекрасная женщина,хороший человек и любящая мать — мне кажется, этого вполне достаточно!

Он жадно набросился на суп, стараясь не обращать внимания намать.

— Она в положении?

— Нет.

— Тогда почему вы так спешите со свадьбой? Лучше втаких делах не торопиться.

— Я ждал целых тридцать пять лет. Этого более чемдостаточно.