После похищения Марину просто не узнать!

Моего появления уже было недостаточно, Марина думала только о своём ребёнке, которому не было места в больнице. Перебирала пальцами детское одеяльце, изредка зарываясь в него лицом, и только тогда улыбалась.

Её улыбка теперь принадлежала только сыну. А остальные стали серой массой, удерживающей её вдали от малыша.

Марина даже бровью не повела, когда человек Левина старшего привёз пухлый конверт со всеми документами.

Я готов был взорваться от счастья, вновь и вновь перечитывая свидетельство о разводе, а она молчала. Меня разрывало изнутри, пока я заполнял документы, чтобы побыстрее избавиться от фамилии Левина, а Марина лишь безразлично дергала плечом…

Физически она восстанавливалась невероятно быстро, вот только моральное состояние её усугублялось просто на глазах.

– Артём, я устала, – с нижних ресниц сорвалась слеза, и Марина зажмурилась, только бы не выпустить этот истеричный поток, разрушающий её изнутри. – Забери меня!

– Мы не можем поехать домой. Марина, нужно просто потерпеть, – держал её ладони, разминая холодные пальчики.

Многое в жизни видел… Но смотреть, как плачет Марина, просто сил не было. Она второй день отказывается говорить, замыкается, кое-как выполняет план реабилитации, а когда я не вижу – плачет. И это рвёт мне сердце на кусочки!

– Я очень тебя прошу, Артёш! Если любишь… – Марина распахнула глаза, да так резко, словно пулю всадила прямо в лоб. Смотрела, не отворачивалась, видел, как она старается зафиксировать взгляд, как «держит» лицо!

Манипуляция чистой воды…

Или попытка узнать ответ на вопрос, который не решается задать.

А знаю ли я ответ?

Сердцем – да. Именно поэтому творю безумие, которое может обернуться бедой для меня и моей семьи. Но проблема в том, что Марина тоже моя семья. И это не столько проблема, сколько данность, в которой я существовал все эти годы одиночества.

Вот только в Москве я жил не один. Нет…

Каждый раз возвращался в дорогую и современно обставленную квартиру, представляя, как моя Мартышка носилась бы по путаным коридорам, высматривая меня в окно. Воображал, как мы садимся ужинать. Марина молчит и делает вид, что зла на меня за трижды гретый ужин, за тёплое вино и подтаявшее в креманке мороженое. Представлял, как каюсь и винюсь перед ней, обещая, что завтра непременно буду дома вовремя.

Но на следующий день всё повторялось. И я словно специально задерживался, потому что эта сцена была особенно яркая, живая и настоящая. Я согревался этими мыслями. И именно они заставляли меня пахать, как проклятого.

Думаете, дурка по мне плачет? Да. Вот только причина всему – любовь.

Никогда не смогу её разлюбить, никогда не забуду её профиль: тонкий носик, чуть вздёрнутую верхнюю губу и белёсую паутинку морщинок вокруг глаз. Не забуду и запах кожи, и ощущение шелка её волос. Когда мы вместе, жизнь становится настоящей, а не выдуманной.

– Люблю. Я очень люблю тебя.

Марина захныкала, как ребёнок, и бросилась обнимать. Сжимала руками шею, словно пыталась задушить. Вновь и вновь повторяла: «Любит… Он меня любит…».

– Тогда забери! Забери отсюда, я прошу тебя.

Моя стена рушилась под мягкостью её тепла. С одной стороны, и так перевёрнутая жизнь превратится в череду постоянных разъездов: врачи, процедуры, поездки в реабилитационный центр. Но с другой стороны… Я смогу успокоиться, зная, что Мартышка под присмотром. Никто не будет охранять её так, как родные и близкие… А это очень важно, особенно сейчас.

– Я поговорю с Семёном, но, если доктор запретит, ты прекратишь рвать мне сердце. Договорились? – протянул ей руку, ожидая, пока она пожмёт её в знак согласия.

– Так… Что за спор? – именно в этот момент в палату вошёл врач. – На кого мне делать ставку? Мариночка, добрый день. Как вы себя чувствуете?

– Домой хочу, – Мартышка пожала мне руку и упрямо посмотрела на доктора. – Можно?

Семён Семёнович оторопел, явно не находя нужных слов.

– В целом, держать я вас тут силой не имею права. Но и про исцеляющие стены дома тоже знаю, – мужчина откашлялся и присел в кресло напротив. – Можно устроить эксперимент. Неделя дневного стационара. Как тебе компромисс? Утром приезжаешь, а вечером я буду отпускать тебя домой. Идёт?

– Идет…

Я просто наблюдал, затаив дыхание. Мартышка так сильно старалась говорить четко, связно и уверенно, словно вновь обрела веру. Но на самом деле у неё была причина стремиться вернуться домой. И этой самой весомой причиной был её сын.

– Спасибо, – Марина снова прижалась ко мне, уткнувшись носом в шею. Но вдруг она напряглась и отпрянула. – От тебя дымом пахнет!

– Курить выходил, – заправил выбившуюся прядь волос, поцеловал в кончик носа, выдавив из себя улыбку.

– Что ты сделал? – прошептала Марина, пока доктор давал указания медсестрам. – Это не запах сигарет… Артём, что ты сделал?

– Я люблю тебя… – и пришла моя очередь манипулировать, чтобы только не возвращаться к этой теме.

После долгого разговора Семён Семёнович оформил документы для перевода в стационар. А приехавшие Алина и Софа, вместо того чтобы кормить Марину домашним обедом, бросились собирать вещи. Девчонки восторженно шушукались и звонили родителям, предупреждая, что Марину отпустили домой. А моя девочка смеялась. И уже через два часа мы все вместе шли в сторону парковки.

Марина всю дорогу держала мою руку, с интересом наблюдая за проносящимся за окном городом. Иногда улыбалась, хотела что-то сказать, но обрывала саму себя. Словно пыталась насладиться этим моментом.

Я интуитивно ехал в сторону родительского дома, где плюсов было больше. Природа, чистый воздух, пространство, позволяющее организовать быт, ну и территориальная близость Лихих и родителей Марины.

Когда мы свернули в переулок, Марина не выдержала и расплакалась. Сначала оттого, что узнала наш дом, а потом – когда заметила детскую коляску, которую покачивала её мама.

Во двор высыпали все. Родители стояли плечом к плечу, друзья скромно топтались у калитки, приехал даже мой брат со своей семьёй. Они собрались не чтобы поглазеть, а чтобы показать, что мы – единое целое.

Не горе объединяет, а желание усилить близкого человека, подставить плечо.

Момент, когда Марина взяла на руки своего ребёнка, никогда не сотрется из памяти. Её счастливое лицо просто сияло, глаза впервые за долгое время сверкали, а в руках была такая твёрдость, боязнь навредить… Она держала себя, контролировала каждое движение, с любовью рассматривала милое личико мальца, пытаясь насмотреться, наполниться теплом материнства. Но этого было мало.

Мой брат, Тигран, сам предложил помощь. Забрал ключи от моей новенькой квартиры и освободил крыло, в котором жил с женой и двумя