Сочувствие, сострадание – это все для счастливых. А мне бы просто сейчас от боли не задохнуться. Во что я превратилась? Это ему тут нельзя человеческие эмоции? Посмотрела бы на себя.

Я подняла осторожный вопросительный взгляд на мучителя.

Он так и не ударил.

Даже не замахнулся.

В голове окончательно прояснилось, я качнулась вперед и выдохнула глухое, задушенное «прости меня» в его черную рубашку.

Кэри молча притиснул меня к себе.

* * *

– А кто это, Эмили Ланкмиллер?

Спина моя с горем пополам была обработана, ночная рубашка надета. И Кэри опустился на кровать, устроив голову на моих коленях.

– Моя мать, – сухо ответил он, прикрывая глаза.

– Я почему-то так и подумала.

– Отец очень ее любил. Мне казалось, он уже никого больше не сможет полюбить так. Оказалось, смог. И это свело его в могилу. Он предполагал, что его убьют, поэтому готовил меня к такому раскладу. Хотя к этому, конечно, нельзя никак подготовиться. Просто я знал, что делать, если его не станет: куда звонить, какие отчеты требовать. Даже, где лежит его завещание, знал.

– Как ты это пережил? – Мне было немного неловко слышать, как он сводит смерть своего родителя до отчетов и завещаний, неловко задавать вопросы, которые могли только глубже низвергнуть его в отчаяние.

Но молчать было страшно, поэтому я спрашивала, он отвечал.

– Секс, работа, работа, секс. Я исправлял ошибки отца, притирался в бизнесе, трахался и бухал. Прекрасно помогало, знаешь ли. Здорово заглушало боль. И вообще, когда кто-то умирает, главное, как можно скорее научиться жить дальше. А года два назад этот постулат меня вполне устраивал.

– Ты просто… повзрослел.

– Может, и так, – устало согласился Кэри.

Я откинулась на свою большую пуховую подушку, вертикально пристроенную у изголовья, потому что предчувствовала, что спать мне придется так. Дыхание Ланкмиллера постепенно выровнялось, стало глубоким и медленным, и только в этом забытье с его лица сошел новый шрам, отпечаток глубокой боли. На его место пришел покой.

Надо же, Кэри во сне просто очаровашка, не издевается, не насилует, даже обходится каким-то чудом без ехидных замечаний. Никогда бы не подумала, что он настолько мне доверится, чтоб спать, положив на колени голову. Это горе так выбило его из колеи, что он забыл о своих списочках и категориях, на которых он делит людей? Кажется, для меня там было что-то нелестное, вряд ли подобающее для таких почестей. Может, вычеркнул меня на время, в качестве исключения?

Только чего мне стоило это все.

Позвоночник ныл по всей длине, а о шее и говорить не стоило: затекла так, что вообще уже не чувствовалась моей.

Я проснулась раньше Ланкмиллера, но, видимо, хруст моих многострадальных шейных позвонков развеял и его сон самым вопиющим образом.

– Хочешь сказать, ты просидела так всю ночь? – Только глаза разлепил и сразу ворчать, с места, правда, сдвинуться и не подумал.

– Будить не хотела, – буркнула я, отворачиваясь. – Кое-кто говорил, что ты не спал три ночи.

Мучитель промолчал.

Я уже начинала подумывать, что он не только всю ночь, но еще и весь день так вот пролежит, потому что апатия в компании озлобленной наложницы, очевидно, его прельщала. Но все планы были развеяны скрипом дверных петель.

– Господин Кэри, – в комнату заглянул какой-то тщедушный усатый дедушка, – вас хочет видеть Амалия, и она очень, – он прямо-таки выделил это «очень», сопроводив его многозначительным страшным взглядом, – очень настойчива.

– Передай ей, пусть катится ко всем чертям. – От концентрации стали и ненависти в голосе мучителя я внутренне содрогнулась.

Дворецкий, видимо, тоже, поэтому он сразу как-то сник и сбито забормотал:

– Боюсь, просто так она не уйдет, она… изъявила огромное желание видеть вашу наложницу. А еще, господин, в‐ваша сестра…

При упоминании Алисии Ланкмиллера словно подкинуло, он резко сел, принявшись приводить себя в максимально возможное подобие порядка.

– Чтоб ее… – тихо пробормотал мучитель, ероша волосы. – Передай, пусть ждет в моем кабинете.

Старичок с облегченным вздохом скрылся.

– А ты что сидишь? Одевайся – и вперед, – мучитель одарил меня мимолетным холодным взглядом. – Слышала же, Амалия желает, чтоб ты предстала пред ее очи.

Причесываясь перед зеркалом, я размышляла о том, кто вообще такая эта Амалия. Заявляться в его дом без приглашения и требовать его на ковер к себе, как мальчишку. Да еще и зачем-то в моей компании. И ведь наверняка специально подгадала момент, когда Ланкмиллер ослабеет, чтобы уладить свои делишки. Он же ведь сейчас все сделает, лишь бы только поскорее избавиться от своей нежеланной гостьи.

Отворив дверь в кабинет, Кэри сделал картинный пригласительный жест, но я, вместо того чтоб войти, спряталась за его спину, уже заранее предчувствуя неладное так, что даже во рту пересохло. Мучитель особо усердствовать не стал и перешагнул порог первым. Я скользнула следом за ним.

Спокойная и величественная Амалия, казалось, выглядела еще шикарнее, чем тогда, на приеме. Она дышала расслабленной чистой свежестью, словно совсем не ощущала той давящей мрачной атмосферы, которая затопила сейчас ланкмиллерский кабинет до самых краев. Впрочем, удивляло здесь совсем не это. На коленях у нежелательной посетительницы, красная от злости, сидела Алисия. Слезть она, видимо, не могла из-за того, что руку ей выворачивали, поэтому рыжая только сыпала проклятиями без остановки.

Амалия заговорила первая, прерывая поток брани ланкмиллерской младшей сестры:

– Слышала, в твоем доме большое горе? Что ж, соболезную, – спокойный высокий голос.

Кэри перекосило, даже несмотря на то что получилось у нее довольно-таки искренне.

Находиться в компании этой семейки было неуютно и тревожно, но я вслушивалась и вглядывалась в два раза внимательнее, потому что боялась упустить что-то важное. Амалия знает мое настоящее имя, и мы до сих пор ничего не прояснили с этим. Теперь она еще и видеть меня хочет. Когда сглатываешь, кажется, что в горле застряло что-то острое.

– Отпусти ее, – мучитель устало махнул рукой, усаживаясь в кресло, – ты забываешься.

Его замечание, видимо, немного приободрило Алисию, и она вновь зашипела, силясь вырваться.

– Немедленно оставь меня в покое. Ты вообще больше не можешь прикасаться ко мне!

Несмотря на все, звучала эта гневная реплика почему-то слабо и не очень-то убедительно. Что здесь, черт возьми, происходит вообще?

– А когда-то была такой очаровательной… – Амалия задумчиво цокнула языком, удерживая лицо своей пленницы за подбородок и тем самым приводя ее в еще большее бешенство. – Любой приказ выполняла беспрекословно. Надо же, как быстро портятся девичьи сердца… – Она вздохнула с наигранным разочарованием и все-таки выпустила рыжую из своей железной хватки, та моментально отскочила к двери. – Спиваешься? – Амалия кивком указала на полупустую бутылку виски.