– Я не люблю со светом, я не очень красивая.

– Что? – замирает.

Затем не только возвращает освещение, но и не убирает руку с выключателя, так что теперь у меня нет никакой возможности нажать на него снова и скрыться в темноте.

– Кто тебе это сказал? – спрашивает с неподдельным возмущением.

– Жизнь.

– Тогда твоя жизнь дура. Полная.

– Ну, с этим сложно не согласиться.

– Иди-ка сюда, – говорит и притягивает к себе поближе.

Я слушаюсь, занимаю позицию, и Лео целует мою бровь. Потом вторую, потом глаза по очереди, нос, лоб и скулы, даже подбородок, и в конце, конечно, губы. Чуть отодвигается, чтобы фокус лучше настроить и реально рассматривает всё, что целовал. Изучает.

У меня веснушки. Везде. Лео трогает мой лоб, нос, подбородок, плечи. Потом легонько проводит большим пальцем по нижней губе и говорит:

– Ты похожа на осень… в ноябре.

– Почему в ноябре?

– К тебе прилипли опавшие листочки… маленькие и оранжево-коричневые.

– Такого цвета не бывает…

– Бывает, – говорит шёпотом близко-близко.

А потом целует так, что, если бы мы не лежали, а стояли, у меня снова подгибались бы колени.

– Это я первая придумала! Про осень!

– Точно. Ты всё придумала, а я правду говорю. Ты умеешь играть в передачу мыслей? – Лео прислоняется лбом к моему лбу.

– Нет.

– Ну, это легко. Нужно прижаться лбами покрепче – чем крепче, тем лучше сигнал. Дальше просто смотришь картинки из моей головы. Давай сейчас!

Я втискиваю свой лоб в его так, что аж коже больно.

– Видишь? – спрашивает.

– Что?

– Ну вот же, ты стоишь у окна в этой своей футболке и думаешь, что я пялюсь на твои ноги. Это правда, я пялюсь, но жду, пока ты повернёшься, потому что больше всего мне нравится смотреть на твоё лицо. Встречаться взглядом и слышать этот… щелчок, как когда деталька от пазла радостно становится на своё место. Видишь?

– Ага.

В этот момент я открываю глаза, потому что ощущаю движение. Это Лео лезет себе в штаны, чтобы поправить то, что там встало бугром и доставляет ему дискомфорт. Я отсоединяюсь от портала передачи мыслей и стягиваю с него штаны вовсе. Он остаётся в одних боксерах, и их ширины или глубины, или не знаю, как назвать, не хватает, – резинка не закрывает, а просто натягивается поверх того, что не умещается.

Лео уже невинно собирает брови домиком:

– Ну вот, я же говорил! Какие ещё тебе нужны доказательства?!

Потом смотрит на меня долго-долго.

– Покажи, что ещё у тебя есть?

Я не сразу соображаю, в чём суть, потом понимаю: «Что ещё есть у меня ценного, кроме моего лица и взгляда, который делает с его взглядом щелчок, как от пазла?». Ну и я расстёгиваю свой комбинезон.

И вот, где начинается правда. Глаза у него теперь, как грецкие орехи, только не карамельные и даже не коричневые, а чёрные-чёрные, как бездна Тихого океана в Тофино. Ну и руки, само собой, сразу тянутся.

Потом, когда мы уже лежим в темноте – и это мне нравится не меньше чем сам секс, потому что Лео всегда укладывает мою голову к себе на плечо и обнимает одновременно живот и спину одной рукой, а второй иногда трогает грудь – он говорит:

– Знаешь, красота – это ведь такое же относительное понятие в плане мер, как например, музыкальный или художественный вкус. Есть музыка, которая нравится всем, а есть такая, которая только единицам, но при этом поклонники находят её совершенной. И слушают только её, не соглашаясь размениваться на что-то другое. Как тяжёлый рок, например. Как Prodigy.

– Хочешь сказать, я такая же уродливая, как музыка Prodigy?

– Хочу сказать, что твоя внешность уникально привлекательна для меня. Когда мы вышли из аэропорта в ту нашу первую встречу, я одержимо хотел смотреть на тебя. И разглядывал, стоило тебе отвернуться. Очень жадно, почти как вор. Потом в такси, мысленно отрезал себе пальцы и заставлял мысли крутиться вокруг их обрубков. Я кстати пользуюсь и в постели этим же приёмом…

– Ты отрубаешь себе пальцы, во время…? – я даже не могу окончить фразу.

– Боюсь, что да. Ну, по крайней мере, это оригинальнее, чем умножение шестизначных чисел.

– О Боже…

– Да. Во мне полно откровений.

– Как много тех, которые не доставят мне радости?

– Дежа вю. Знакомый вопрос. И я скажу, что в том смысле, который ты имеешь в виду, их нет. Но тебя расстроит то, как много я не сказал тебе вовремя. Просто не знал, что это было важно. Говорить об этом, а не о том, какой сыр ты хотела бы к обеду.

– Например? – спрашиваю и задерживаю дыхание.

– Ты тот белый купальник лучше не надевай, – осторожно советует Лео. – Он… просвечивается, – добавляет ещё осторожнее.

Это совсем не то, что я хотела бы услышать, но у него такое забавное лицо! Такое милое! Этой заботой не о моём достоинстве, а о моих чувствах, он умудряется надломить некую хрустальную нить, звон которой сейчас нежно щекочет мою грудную клетку изнутри. Даже сердце как-то ощутимее начинает биться.

– Да? – говорю и вскидываю брови. – Ой… ой.

Потом хмурюсь и округляю глаза.

– Спасибо, что сказал! Я понятия не имела…

И видимо, это мои глаза. Ну не умею я врать! Всегда, ну вот вечно что-нибудь меня выдаёт! Потому что Лео нет, не закатывает свои… но с улыбкой отворачивается, чтобы они сами ненароком не закатились. И мой непослушный рот улыбается ему в ответ, чем окончательно сдаёт меня с потрохами.

Но уже в следующее же мгновение наши улыбки сменяются самой настоящей, неподдельной серьёзностью, потому что взгляды снова встретились, и не могут разомкнуться.

Следующим вечером он так необычно меня целует… лёжа на боку и даже не отрывая головы от подушки, но с таким неутолимым аппетитом, будто ест что-то невыносимо вкусное, при этом изо всех сил сдерживается и старается быть максимально аккуратным. Следствием всего этого получается карамельная нежность. Карамельная, потому что иногда он всё-таки останавливается и приподнимает голову, чтобы заглянуть в глаза.

– Знаешь… если тебе накрасить ресницы и… губы, ты сойдёшь за девочку, – говорю ему.

– Знаю… – Лео смеётся, закрывая лицо рукой точно, как на том фото в Инсте. – Теперь ты понимаешь? Я бы с удовольствием обменялся на любое другое!

– Не меняйся ни с кем. У тебя самое красивое лицо из всех, какие мне довелось видеть в этой жизни.

– Нет. Самое красивое лицо ты видишь по утрам в зеркале!

В зеркало Лея смотрится только по вечерам – оценивает, как прожитый день отразился на её оболочке.