на помойку. Августу почти никогда не поручали важных дел. Понимали: он обязательно наделает кучу ошибок, которые им же придется исправлять. Ему и меня-то раскрыли только из-за того, что мы когда-то учились на одном факультете. Знаете, Юна, с течением лет мое презрение к Беллатору достигло апогея. Меня бесило, что люди – умные, грамотные, отлично знающие и выполняющие свое дело – вынуждены пресмыкаться перед этим легкомысленным недалеким человеком, только потому, что он «племянник того самого Валерия».

- И поэтому вы приказали его казнить? – негромко уточнила я.

- Нет, - наместник дернул плечом. – Конечно, нет. Я не желал ему смерти. По крайней мере, поначалу. Однако незадолго до войны Август совершил большую ошибку – сунул нос, куда не следовало, узнал то, что его совершенно не касалось, да еще разболтал об этом всем встречным и поперечным. Этим он подписал смертный приговор и себе, и своим подчиненным, и даже своей семье. У нас была информация, что Беллатор скопировал обнаруженные документы и спрятал дубликаты в ланурском поместье. Также было известно, что Август систематически рассказывает о работе дипмиссии своей супруге. Это давало повод заподозрить, что вы, дорогая Юна, вместе со своими домочадцами находитесь в курсе таких важных сведений, которые можно сохранить только в могиле. Именно поэтому был казнен ваш муж, а в ваше поместье направлен отряд карателей. Это исключительно государственное дело. Ничего личного.

Я встала со стула, подошла к окну. Теперь мы с наместником стояли друг напротив друга на расстоянии вытянутой руки.

- Вы сказали, что не видите смысла меня обманывать, - сказала мужчине, - а все-таки лжете. Ничего личного? Только государственные интриги и военная мясорубка? Сдается мне, господин Тиаран, что личное в этом деле все-таки было. И имя ему – зависть. Черная, грубая, выворачивающая наизнанку. Именно так вы завидовали, Августу, верно? Он действительно был любимцем судьбы. Мой муж родился и вырос в достатке, получил прекрасное воспитание и образование. Выбрал дело по душе, сумел создать крепкую дружную семью. У него было то, чего не имели вы, и это вас жутко раздражало, правда? Август Беллатор являлся добрым, заботливым, отзывчивым человеком. Его все любили, все уважали. Я не знаю, каким он был дипломатом, да это и не важно, господин Тиаран. Быть может, мой муж действительно узнал что-то чрезвычайно секретное, однако мне он ничего об этом не говорил и в нашей усадьбе ничего не прятал. Я знаю это наверняка. Август всеми силами старался уберечь свою семью от политической грязи. Наш дом был для него отдушиной, где он занимался, чем угодно, только не служебными делами. Вы напрасно пытаетесь очернить его в моих глазах. Вам это не удастся. Знаете, почему? Потому что я его любила, а вы ненавидели. Ненавидели так сильно, что, как только появилась возможность, уничтожили и его самого, и все, что ему было дорого. Не пощадили даже детей – двух маленьких девочек, которых ни разу не видели и которые ни в чем перед вами не провинились. Я презираю вас, господин Тиаран. Презираю и проклинаю, искренне, всей душой. А еще желаю понести наказание – самое строгое и справедливое, на какое способны небеса.

Он сделал ко мне шаг, быстрый и плавный.

- Я уже наказан, Юна, - сказал, глядя мне прямо в глаза. – Вы даже представить себе не можете, как я наказан…

Его взгляд был острым, требовательным. В нем пылали огни и взрывались вулканы, выли демоны и сверкали звезды. Мы смотрели друг на друга несколько бесконечно долгих секунд, после чего Тиаран развернулся и молча вышел из комнаты.

Глава 6

- Мама! Мамочка!

Лидия бледна, как полотно. В ее глазах плещется ужас, а черные кудряшки торчат во все стороны, как пружинки.

- Что случилось?!

- Мамочка, Алиса захлопнула дверь и теперь не может выйти из гардеробной! Я пыталась достать ключик, чтобы ее выпустить, но случайно уронила его в окно… Мамочка, Алиса так плачет! Она очень испугалась! И я тоже!

Я вскакиваю с кресла и поспешно иду вслед за Лидией. Из гардеробной комнаты действительно доносится горестный плач. Несмотря на драматичность ситуации, я с трудом сдерживаю улыбку. Настойчивость, с которой дочери подбираются к моим платьям и шляпам, выше всяких похвал и ругательств. На пути к шелку, бисеру и кружевам они не боятся ни моего прямого запрета, ни страшной тяжелой двери.

Лидия волнуется, тянет меня за руку вперед. Помнит озорница, как сама на прошлой неделе сидела в полутемной кладовке и громко звала на помощь.

Я подхожу к гардеробной, вынимаю из прически заколку и засовываю ее в замочную скважину. Спустя несколько секунд раздается щелчок, и в мои объятия падает зареванная Алиса в кружевной шали и кокетливой шляпе, которая на ее голове кажется огромной, как колокол.

Я подхватываю дочку на руки и несу ее гостиную. Лидия идет следом и с благоговением несет на вытянутых ладошках заколку, которой я только что открыла замок.

- Она волшебная, да? – спрашивает моя старшая, когда мы вместе усаживаемся на диван. – Ты ведь можешь отпереть ею что угодно! И гардеробную, и спальню, и даже старый амбар!

- Еще какая волшебная, - усмехаюсь я. – И не только она. У меня есть две маленьких феи, благодаря которым я научилась превращать в ключи не только заколки, но и шпильки и даже спицы для вязания.

Алиса тихонько хихикает и прячет свое курносое личико на моей груди. Я снимаю с ее головы свою шляпу и целую в огненно-рыжий затылок. Ее волосы щекочут мне нос. Я чихаю.

И просыпаюсь.

В зачарованное окно лились потоки солнечного света. Время явно приближалось к полудню, Виолетта вот-вот должна была принести обед. Я села на кровати, потянулась. Сколько я спала? Часа три, не меньше.

Сегодня утром, на четвертый день заточения, в мою комнату явились господа колдуны – целая делегация, состоящая из Карла Деамония, веснушчатого Такера и незнакомого темноволосого мужчины. Такер и незнакомец вежливо поздоровались и сообщили, что намереваются взять немного моей крови для магического анализа и срезать прядь волос – тоже для какого-то исследования.

Деамоний не сказал ни слова. Он молча стоял у двери и с холодным презрением меня разглядывал. Я поначалу тоже смотрела на него, однако потом перевела взор на его помощников. Право, они были и симпатичнее, и деликатнее. Такер аккуратно отрезал от одного из моих локонов три