И здесь настал мой черед улыбаться. Мой собеседник испытующесмотрел на меня. Он явно смущен. Человеку сообщили, что он обречен, что егонепременно убьют… В такой ситуации каждый должен насторожиться. А я улыбаюсь.Мне смешно. Если бы он знал всю правду, он бы понял, почему я улыбаюсь. Но ондаже не подозревает, насколько я не опасаюсь своих преследователей. Он даже неможет предположить, как глубоко мне наплевать на Кочиевского и на всех этихгнид. Моя поездка действительно может стать последней. Но не потому, что ониидут за мной по следу и что это оговорено в нашем негласном контракте. Совсемне поэтому…

— Но кто вы такой, если рассчитываете меня испугать? Давайтеуж говорить начистоту, — решил я изменить тактику. — Скажите, откуда вам всеизвестно, и я постараюсь вам поверить.

— Я друг погибшего в самолете пассажира, — признался мненезнакомец. — Его убрали, чтобы он не успел с вами поговорить. Они не хотятоставлять вам ни единого шанса. Но мы собираемся им помешать. Если хотите, мынамерены помочь вам. Впрочем, это одно и то же.

— Кто это «мы» и кто «они»?

— Вы знаете, кто вас послал и зачем. Поэтому на второй вашвопрос я отвечать не стану. А на первый отвечу. «Мы» — это люди, способныепомешать Чиряеву и его бандитам. И мы заинтересованы в том, чтобы вы нашлиТруфилова и доставили его в Москву. Нам надо, чтобы Чиряева выдали Москве.Поэтому, господин Вейдеманис, мы и готовы вам помогать. Вы уже убедились, чтомы многое знаем. У нас есть силы, деньги и возможности. И мы готовы постаратьсяпереправить Чиряева в Москву.

— Мне нужно подумать, — признался я, — ваше предложениедостаточно неожиданно. Я, откровенно говоря, к нему не готов.

— Уверяю вас, в нем нет никакого подвоха. В отличие отКочиевского мы вам не лжем. Он сказал, что использует вас как подсадную утку,как барана-провокатора, который ведет стадо на убой. Но он не сказал, что выжертвенный баран. И в любом случае будете отданы на заклание.

— Вы родом не из Средней Азии? — довольно невежливо перебиля его.

— Да, — вздрогнул он, — из Киргизии, а почему выспрашиваете?

В этот момент я снова закашлялся. Этот проклятый кашель недает мне покоя. Я чуть успокоился, достал платок, вытер рот.

— У вас довольно образные сравнения. И есть легкий акцент,когда вы волнуетесь. Я сразу понял, что вы родом из Киргизии или Туркмении.Хотя по-русски вы говорите чисто.

— Спасибо. Так вы поняли, о чем я вам попытался рассказать?

— Чем вы докажете, что убитый пассажир был вашим другом?

Неизвестный достал из внутреннего кармана пиджака фотографиюи протянул ее мне. На ней он и погибший в самолете сидят в каком-то ресторане ивесело смеются. Я невольно вздрогнул, взглянув на эту карточку. Еще несколькочасов назад этот человек был жив.

— Вы знаете, кто его убил? — спросил я, возвращая снимок.

— Один из ваших преследователей. Вместе с вами отправилипрофессиональных убийц. Это не «наблюдатели», Вейдеманис, это настоящие убийцы.

Профессиональные киллеры, которые будут убивать всех, ктовстанет на вашем пути или захочет с вами общаться.

— В таком случае вы сильно рискуете, — пробормотал я, сновазакашлявшись. Хорошо, что я успел поднести платок ко рту и незаметно отхаркнутькровь. Кажется, мой собеседник ничего не заметил. Он изрекает свои истины такимтоном, словно я ничего не знаю.

— Да, — соглашается он, — очень сильно рискую. Но я подумал,что мой друг обязан был перед смертью предупредить вас о нашей встрече. Он былочень обязательный человек. Видите, вы все-таки пришли на встречу.

— Чего вы от меня хотите?

— Пока ничего. Мы не можем постоянно следовать за вами,рискуя вызвать подозрение ваших преследователей. Но мы можем находиться рядом,чтобы помочь вам в случае необходимости. Если вы посчитаете нужным нампозвонить, мы сумеем вытащить вас из истории, в которую вас втянули.

Он все говорит правильно. Но мой собеседник и те, кто стоитза ним, не знают одного. Они не подозревают, что меня никто не втягивал. Я самдал «добро» на подобную операцию. Сам согласился стать «идеальной мишенью». Яодин, и никто больше. Впрочем, говорить об этом сейчас не имеет смысла.Очевидно, у меня есть кое-какие козыри, если мой собеседник не знает самоговажного: почему я дал согласие на участие в этих поисках.

— Как мне вас называть? — Я еще не дал согласия, но по моимвопросам он должен почувствовать, что я колеблюсь.

— Самар. Самар Хашимов. Вот мой мобильный телефон, — онпротянул мне карточку, — запомните? Телефон легкий для запоминания.

— И вы можете мне гарантировать защиту? — Я невольноулыбнулся. Самар смотрел на меня настороженно, даже неприязненно.

— Неужели вы еще ничего не поняли? Мы такие жепрофессионалы, как Кочиевский. Только из другого ведомства. И мы гораздо большезаинтересованы в успехе ваших поисков, чем они в неуспехе. Надеюсь, это вамясно?

— Но почему я должен помогать именно вам? — продолжалнедоумевать я.

— Потому что на кон поставлена ваша жизнь, — довольнобуднично сказал Самар. — Цена достаточно высокая. Или вы так не считаете?

Мне осталось только согласно кивнуть и придвинуть к себетретью кружку пива, которую любезно принес нам официант. Пусть Самар и дальшеостается в неведении, почему я согласился на предложение Кочиевского. Пусть ондаже не подозревает об истинных причинах.

В начале восьмидесятых я начал выезжать за рубеж. Под видомжурналиста работал в странах Западной Европы. Почему-то ко мне относились ссимпатией и западные журналисты. Они видели во мне не только советскогоколлегу, но и представителя «оккупированной» Латвии. У них не возникалоподозрений, что я могу быть сотрудником КГБ, что в своих анализах-отчетах япередаю в Москву все сведения, которые от них получаю.

Меня за это поощряли, и я довольно быстро рос по службе. Ввосемьдесят четвертом я женился. Тогда мне исполнилось тридцать пять лет.Холостяцкая жизнь вообще-то меня устраивала, но дальше тянуть было нельзя. Темболее что на этом настаивала не только моя семья — мама и сестра, но и моируководители. В то время я отправился на учебу в Москву, чтобы получитьназначение на дипломатическую службу в одну из африканских стран. Иподразумевалось, что туда я отправлюсь уже женатым человеком. Может быть,поэтому я совершил ошибку.

Поторопился и сломал жизнь сразу нескольким людям — себе,Вилме, Илзе. Вилме тогда было всего двадцать два года. Тринадцать лет — этобольшая разница.

Разные мировоззрения, разный подход к людям, несхожиехарактеры. Она была живым, непосредственным человеком. Любила шумное общество,своих институтских друзей.