Сам Яков Матвеевич никогда не придавал значения тому, какоевпечатление производит на людей. Жил он по простым правилам: не ври, незавидуй, не делай гадостей окружающим – в общем, живи по совести. Сам он врядли смог бы объяснить, что значит «жить по совести», но любой приятель ЯковаМатвеевича, попавший в беду, знал: на этого немногословного человека можнорассчитывать, он не подведет и не обманет.

Афанасьев был человеком семейным, потому что в егопредставления о правильном существовании укладывалась только жизнь с женой,детьми и внуками. Именно поэтому женился он не по любви, а «по надобности», ноза годы брака так сросся с женой, что никогда и не вспоминал о причинах своейженитьбы. Для него было естественным в свое время найти пару, родить детей,вырастить их, обучить… И жену он подобрал себе под стать – тихую, спокойную,живущую «по совести»: никто другой не понимал, какое сокровище эта неприметнаядевушка со стеснительным взглядом, а вот он понял, разглядел. И оказался прав –матерью она стала прекрасной и детей вырастила всем на зависть.

Яков Матвеевич похоронил жену десять лет назад, старший сынпереехал в другой город, но младшие сын и дочь остались в Тихогорске, ужерастили своих детей и очень радовали отца, раз в неделю привозя к нему кудрявыхмальчика и девочку, очень похожих на его покойную Нину. Афанасьев мастерил свнуком корабли, внучке вытачивал детали для кукольного домика, играл с детьми в«поехали-лошадка», и те обожали деда. И сам он любил, когда внуки приезжали:раз в неделю, чаще и не нужно, иначе и им хлопоты, и ему неудобство.

Пару лет назад дочь Светлана вдруг заблажила на пустомместе: решила разводиться с мужем, объявив отцу, что не любит больше своегосупруга, а потому не хочет быть с ним несчастной. Яков Матвеевич аккуратнорасспросил ее и выяснил, что зять Светлану не бьет, как он опасался, неизменяет ей, а вот сама она влюбилась в нового коллегу на работе – или толькособиралась влюбиться. Огорченно поцокав языком по поводу бабьей глупости,Афанасьев посадил перед собой дочь и доходчиво, как глупенькой, объяснил ей:если она вздумает сделать то, что решила, люди ее засмеют. И станет онапосмешищем для всех знакомых.

Светлана тут же вскинулась, закричала: «Да о чем ты, папа,говоришь! Сейчас время другое, никого моя жизнь не касается, как хочу, так иживу»… И всякие другие глупости говорила – вроде того, что «пусть смеются, а явсе равно сделаю по-своему».

Яков Матвеевич ее ерунду терпеливо выслушал, подождал, покаона успокоится, а затем сказал:

– Ты думаешь, люди стали другие? Может, и стали –спорить не буду. Но в одном они не меняются: им всегда любопытно за чужиезаборы заглядывать. Ты думаешь, почему у меня палисадник низенький, а? Вот какраз поэтому – чтобы каждый, не вставая на цыпочки, мог посмотреть да иотвернуться: какой интерес подглядывать, если все тебе показали?

Светлана хотела что-то возразить, но отец не дал, погрозилей костлявым желтым пальцем.

– Не перебивай, послушай. Тихогорск – город не оченьбольшой, все быстро по нему разносится. Сказать, что о тебе люди будутговорить? Будут говорить, что Светка Игнатьева мужа бросила, детей оставила безотца, а все по дурости да от неудовлетворенности. И твой сокол, что на работе,быстренько передумает с тобой романы крутить – испугается. Поверь мне: ямужицкую натуру знаю! Испугается, точно тебе говорю.

На лице Светланы отразилось колебание – Яков Матвеевич и несомневался, что с этой стороны она свой план не обдумывала.

– Учительница в школе должна детей учить, так? –продолжал он размеренно. – Только у нее, у этой учительницы, тоже свояжизнь есть, и ей хочется сделать ее поинтереснее. Вот она и будет твоей дочерикосточки перемывать с другими такими же учительницами, на тебя с любопытствомпосматривать, когда ты на родительское собрание придешь: «Как, мол, вы,Светлана Яковлевна? Окрутили нового мужика или так и ходите глупойразведенкой?»

Светлана залилась краской, сидела, не смея поднять на отцаглаза.

– А захочешь вернуться к мужу, перебесившись, –веско говорил Яков Матвеевич, – так во второй раз над тобой город будетсмеяться. А у тебя от этого истерики начнутся, станешь на ребенке срываться.Или ты думаешь, это так просто вытерпеть? Нет, голубушка моя, для этого такаясила характера нужна, какой ни у меня, ни у тебя нету!

– У тебя-то как раз есть, – всхлипнув, возразиладочь. – Ты, отец, против любого общественного мнения мог бы пойти!

– А зачем против него идти, скажи на милость? Ты самаподумай, Света, ведь это важно – что о тебе другие люди подумают. Учительницата же, медсестра, начальница твоя… И не слушай дураков, которые будут тебеговорить, что ты, мол, сама по себе, живи своим умом! Ты в обществе живешь,так? Не на хуторе, не в чащобе… Значит, прислушивайся к другим людям, старайсяжить так, чтобы они тебя уважали, а не смотрели, как на эту… Санта-Барбару, да.

Светлана не ушла от мужа, а через полгода у них и вовсе всеналадилось. Правда, этому Яков Матвеевич еще раз поспособствовал: тайком отдочери вызвал к себе зятя и побеседовал с ним по душам. И ведь никакой великоймудрости не открыл, ничего нового не сказал – все тысячу разговорено-переговорено: жене нужно ласку и любовь показывать (женщины – онипо-другому чувствуют), для нее нужно стараться дома орлом выглядеть, но в то жевремя жена должна знать, что главный в доме всегда мужчина… Женщина, котораяглавной делается, становится как бешеная кобыла: куда понесет – сама не знает.И окружающих потопчет, и сама сдуру башку о ближайшее дерево размолотит.

Вроде все ясно и учить-то тут нечему, но зять слушалвнимательно – с чем-то спорил, а где-то только головой кивал – и ушел от ЯковаМатвеевича с совсем другими мыслями в голове. Афанасьев посмотрел потом на ихсемью и порадовался: и Светка ходит счастливая, о втором ребенке поговаривает,и Кирилл ее доволен.

– Пообтешутся еще друг об друга, – проговорилАфанасьев, и собака, лежавшая за забором, вскинула лобастую башку и сонновзглянула на него – не зовут ли, не предлагают ли зайти в дом.

Яков Матвеевич усмехнулся и покачал головой: нечего собаке вдоме делать, место собачье – на улице. Морозы если только зимой ударят… Дакогда они были в последний раз, те морозы?

Он закурил, опустился на ступеньку. Разморенное доброе егосостояние вдруг куда-то исчезло, и накатило вместо него что-то черное,гнетущее. Словно кто-то злобный сказал в ухо Афанасьеву: мол, жить тебеосталось всего ничего, да и жизнь у тебя была так себе – жалкая да бестолковая.Яков Матвеевич аж передернулся и, чтобы избавиться от наваждения, сновазаставил себя вызвать в памяти встречу в ресторане. Но воспоминание пришло исхлынуло, ничего не оставив за собой, кроме вязкой тоски. «Да что ж такое-то?»

Впору было думать, будто Якова Матвеевича за одну минутукто-то сглазил. Хоть он и не особенно верил в эти глупости, но тут другоеобъяснение и придумать сложно: так хорошо он себя чувствовал, так душевно, ивдруг раз – и пропало. Афанасьев посмотрел на псину и сплюнул от злости насамого себя: старый дурак, какая только ерунда в голову не придет! Нечего всебе копаться – чай, не грядка. Возраст уже подошел, никуда от него не денешься– может, какая-нибудь кишка заболела, и в голове тут же отозвалось таким вотстранным и неприятным образом.