– Поедешь?

– Ага.

Они рассмеялись, не заметив, как Куджо снова недовольноподнял голову и слегка зарычал.

Утром в понедельник лег туман, такой густой, что БреттКэмбер не мог разглядеть из окна старый дуб на другой стороне двора, хотя донего было не больше тридцати ярдов.

Дом еще спал, но ему спать не хотелось. Он отправлялся впутешествие, и все его существо трепетало от этой новости. Он с матерью. Этобудет хорошее путешествие, он это чувствовал и в глубине души был рад, что отецне едет с ними. По крайней мере, его никто не станет донимать, прививая некийтуманный идеал мужественности. Нет, он чувствовал себя очень хорошо. Ему быложалко всех, кто этим чудесным, туманным утром не может отправиться впутешествие. Он рассчитывал усесться в автобусе у окна и не упустить из видуничего, от станции на Спринг-стрит до самого Стретфорда. Вечером он долго немог уснуть, и сейчас, в пять утра, был уже на ногах. Он так боялся проспать…или еще что-нибудь.

Тихо, как только мог, он натянул джинсы, рубашку и кеды.Потом он сошел вниз и налил себе какао. Ему показалось, что бульканьеобязательно перебудит весь дом. Наверху его отец повернулся с боку на бок на ихс матерью большой двуспальной кровати. Бретт замер и, когда все стихло,поспешил во двор.

В густом тумане особенно четко ощущались все запахи лета, асам воздух уже был теплым. На востоке, над зубчатой линией сосен, вставаломаленькое, серебристое, как луна, солнце. К восьми – девяти часам туманрассеется.

Но сейчас Бретт видел белый, призрачный мир, полный тайн,пропитанный запахами свежего сена, навоза и маминых роз. Он различал даже запахжимолости Гэри Педье, почти поглотившей уже ограду на границе их участков подсвоими белыми гроздьями.

Он медленно пошел в направлении сарая. На полпути оноглянулся и увидел, что дом уже растаял в белесой дымке. Еще несколько шагов, идом исчез. Он остался один среди тумана и запахов.

Тут раздалось рычание.

Сердце у него подпрыгнуло в груди, и он чуть отступил назад.Первой его панической мыслью, как у ребенка в сказке, было «волк», и он дикоогляделся по сторонам. Кругом был один туман.

Из тумана вышел Куджо.

Бретт издал горлом свистящий звук. Пес, с которым он вырос,который безропотно возил пятилетнего Бретта на спине по двору, которыйтерпеливо ждал каждый день школьного автобуса, стоя у почтового ящика… этот песлишь отдаленно напоминал призрак, возникший сейчас из тумана. Большие,печальные глаза сенбернара теперь были воспаленными и бессмысленными, скореесвиными, чем собачьими. Шерсть его перепачкалась в зеленоватой грязи, будто онбродил по болотам. На морде кривилась ужасная ухмылка, ужаснувшая Бретта.Мальчик почувствовал, как сердце прыгает у него в груди.

Из пасти Куджо стекала длинная лента слюны.

– Куджо? – прошептал Бретт. – Куджо?

Куджо смотрел на Мальчика, не узнавая его – ни его лица, ниего одежды, ни запаха. То, что он видел, было двуногим монстром. Куджо болел, ивсе окружающее для него представало в чудовищном обличье. В голове его туповращались мысли об убийстве. Ему хотелось рвать, терзать, кусать. Перед нимвставал туманный образ Мальчика, лежащего на земле с разорванным горлом, изкоторого хлещет теплая, вкусная кровь.

Тут монстр заговорил, и Куджо узнал голос. Это же Мальчик,его Мальчик, который никогда не обижал его. Он все еще любил Мальчика и готовбыл умереть за него. Одного звука его голоса оказалось достаточно, чтобы образыубийства растаяли в окружающем тумане.

– Куджо? Что с тобой?

В последний раз пес, которым он был до роковой встречи слетучей мышью, и нынешний больной пес слились воедино. Куджо неуклюжеповернулся и исчез в тумане. Слюна из его пасти стекала в траву. Он перешел наскачущий бег, пытаясь убежать от своей боли, но она побежала вместе с ним,опять наполняя его мыслью об убийстве. Он начал кататься по высокой траве,жалобно скуля.

Мир превратился в безумное море запахов. Куджо чуял их всеразом.

Потом он зарычал. Он напал на нужный ему след. Громадныйпес, весивший двести фунтов, убежал в туман.

Бретт простоял во дворе еще минут пятнадцать послеисчезновения Куджо. Куджо заболел. Съел какую-нибудь отраву. Бретт знал обешенстве, и если бы он увидел лису или ондатру с такими же симптомами, тосразу распознал бы эту болезнь. Но он не мог даже допустить мысли, что еголюбимый пес взбесился. Скорее всего, это отрава.

Нужно сказать отцу. Отец позвонит ветеринару или самчто-нибудь придумает, как два года назад, когда он плоскогубцами вынул из носаКуджо иглы дикобраза, стараясь не сломать их, чтобы не вызвать воспаления. Да,нужно обязательно сказать отцу.

Но как же путешествие?

Ему не нужно было объяснять, что мать выторговала им этупоездку посредством хитрости или везения, или обоих вместе. Как большинстводетей, он чувствовал настроение родителей и знал его возможные колебания, какопытный лодочник мели на реке. Бретт знал, что хотя отец и согласился, он пошелна это нехотя, и поездку можно считать состоявшейся, лишь когда они сядут вавтобус. Если он скажет отцу, что Куджо заболел, то не захочет ли он под этимпредлогом оставить их дома?

Он неподвижно стоял посреди двора. Впервые в жизни он был втаком недоумении. Потом он начал искать Куджо вокруг сарая, приглушеннымголосом повторяя его имя. Родители еще спали, и он знал, как четко слышатсязвуки в утреннем тумане. Он не нашел Куджо… и, может быть, к лучшему для себя.

Будильник поднял Вика без четверти пять. Он вскочил и пошелв ванную, про себя проклиная Роджера Брикстона, которому обязательно нужно былоявиться в аэропорт за двадцать минут до первого нормального пассажира. Роджербыл предусмотрителен и всегда оставлял время про запас.

Он побрился, умылся, проглотил витамин и вернулся в спальню,чтобы одеться. Большая двуспальная кровать была пуста, и он вздохнул. Онипровели не очень приятный уикэнд… Фактически, ему не хотелось бы ещекогда-нибудь пережить такой же. Лица их были обычными – для Тэда, – но Викчувствовал себя ряженым на бале-маскараде. Ему никогда не нравилось заставлятьсебя улыбаться.

Они спали в общей кровати, и она впервые показалась Викумаленькой. Они теснились по краям, оставив посередине ничейную полосу. Обе ночион почти не спал, вслушиваясь в каждый скрип кровати под телом Донны, вшуршание ее ночной рубашки. Он думал, спит ли она на своей стороне пустоты,которая пролегла между ними.