– Кому? – хитро поглядел на них Гаврилов. – Я – ваше государство. В данный момент вы можете жаловаться только мне. Потом, может быть. Потом идите в деканат, идите на кафедру, в Европейский суд, куда хотите. Но это потом. А сейчас я единственный источник власти. И ещё не факт, что где-то вы докажете свою правоту. Так что стучите на своего товарища, или я ставлю всем отработки.

– Это произвол! – категорично заявила староста. – Это всё незаконно. Почему из-за одного человека вся группа должна страдать?

– Скажите, кто этот человек, и не страдайте.

– Не скажем, – насупились первокурсники.

– Хорошо, не хотите так. Давайте по-другому. Скажите мне, кто нарушитель, и я всем поставлю плюсики.

Они молча замотали головами.

– Ладно, не плюсики. Обещаю всем, кроме него, автомат на зачёте.

– Да вы не можете ставить автоматы, – с сомнением заметила староста.

– Могу, точно вам говорю. Всё равно нет?

– А вы знаете, как сделайте, – вдруг оживилась она, – вы всех по списку проверьте. У вас же есть список присутствующих! Можно методом исключения узнать его фамилию.

– Ага, интересно, – Гаврилов задумался. – Вот значит как. То есть вы как общество не хотите участвовать в наказании преступника. Для вас это грязная работа. Пусть её делает государство, то есть я. А потом вы же сами и скажете, что государство – палач, что я – злой препод. А вы? Вы сами? Вы ни при чем. Интер-р-ресная гражданская позиция! И это ладно я. Я проверю по списку и найду нарушителя, а в настоящем государстве? В настоящем государстве такой список состоит не из тридцати фамилий, а из миллионов. Как методом исключения найти преступника? Никак. Граждане тоже не стучат. Вот и всё. Вот и нет порядка в стране.

В этот момент дверь в аудиторию отворилась, и рыжий с виноватым лицом протиснулся внутрь. По его глазам Гаврилов понял, что тот никуда не отлучался, а торчал всё время за дверью, подслушивая.

– Можно войти? – смущённо поинтересовался он.

– Ого! – Н. И. посмотрел на него. – Что же вы вернулись? Ведь я же не преподаватель? Идите. Вы свободны. Ваши товарищи вас не сдали, так что я даже не могу вас наказать.

– Ну как, всё равно, – рыжий пожал плечами и часто заморгал, хлопая светлыми ресницами. – Зайти-то можно.

– Как хотите.

Он молча прошёл у Гаврилова за спиной и уселся за парту. Его лицо пылало от смущения.

– Та-а-ак, – ухмыляясь, протянул Н. И., – теперь наконец-то все верят в то, что я власть. Надо сказать, вы, – обратился он к рыжему, – меня разочаровали.

Студенты притихли, вторично потрясённые поведением товарища.

– Это говорит только об одном, – торжествующе продолжал Гаврилов, – в вашей группе отсутствует элита. Вы, как сказал бы Ницше, масса, рабы. Вы не можете поставить под сомнение легитимность моей власти.

«Что такое легитимность?» – зашелестело в аудитории. «Что такое легитимность?» – передавалось от студента к студенту. «Это законность», – прошептала староста и сверкнула глазами.

– А почему я сказал «легитимность»? – задал вопрос Гаврилов. – Почему не сказал, например, «законность»?

Студенты молчали.

– Потому, уважаемые коллеги, что я причисляю себя к элите. А элита всегда стремится отделиться от массы и использует свой язык, свою одежду и так далее. Говоря «легитимность», я вам демонстрирую свою элитарность. Я не верю во власть. Я всякую власть ставлю под сомнение. Власти вообще нет, по моему мнению. Есть ситуация. И в каждой ситуации два полюса: те, кто верит, что властвуют, и те, кто верит, что подчиняются. Но вера, видите ли, хрупкое образование, очень часто меняется. Повод усомниться во власти находится всегда. Меняется вера – меняется власть.

В этот момент, как нельзя более кстати, прозвенел звонок.

– Ну вот, – развёл руками Гаврилов, – быстренько подводим итоги и расстаёмся для того, чтобы никогда уже не увидеться.

– Так всё-таки вы преподаватель или нет? – спросили его.

– Оставим это в секрете, чтобы сохранить интригу, – ответил он. – Итак, наш маленький эксперимент показал, что вы все типичные представители российского общества. Во-первых, вы не хотите сотрудничать с властью, это понятно и исторически обусловлено. Другого и быть не может в стране, где половина населения пересидела в лагерях. Во-вторых, вы считаете, что карать должно государство, но не общество, и оттого государство – палач. В-третьих, у вас отсутствует элита, и это главная беда. Все отношения строятся по оси масса – лидер, а это значит, что лидер имеет неограниченные возможности для манипуляции, что я вам и продемонстрировал. А сейчас, – он поднял вверх обе руки, – можете идти в столовую.

– Лидер разрешил? – уточнил рыжий с симпатией глядя в глаза Гаврилову.

– Ура! Спасибо, – шумно засобирались остальные студенты.

Довольный психологическим экспериментом, Н. И. собрался и покинул аудиторию, лаконичными кивками отвечая на сыпавшиеся со всех сторон «До свиданья». На парковке он завёл мотор своей «Вольво S-80» и задумался, уставившись в центр руля. Всё так спонтанно получилось. Чистый экспромт! Но какой удачный! Можно гордиться. Особенно тем, как ловко всё получилось подытожить.

На крыльцо высыпали первокурсницы. Среди них были и те двое: в кофточке с вырезом и в облегающей водолазке. Они накинули на плечи короткие курточки, курили и махали Гаврилову руками.

Внезапно девушка в кофточке с вырезом, стряхнув пепел с сигаретки, отделилась от толпы подружек и осторожно – крыльцо было скользким, а туфли у неё были на высоком каблуке – спустилась к автомобилю Гаврилова, придерживая на груди края расстёгнутой куртки. Он опустил стекло и вопросительно уставился на неё.

– И всё-таки вы психолог, – сказала она, балансируя рукой с зажатой в ней сигареткой.

Дымящийся кончик выписывал осциллограмму. Чтобы удержаться на ногах, девушке пришлось схватиться за опущенное стекло автомобиля и почти приникнуть своим лицом к лицу Гаврилова.

Оказавшись в опасной близости от её пушистых белых волос и розовых губ, он не отстранился, а продолжал сидеть.

Всё в этой первокурснице было приторно, пошло, притворно, заимствовано из кино и глянцевых журналов, и вместе с тем пошлость имела неизъяснимое обаяние, такое сильное, что, приклеившись раз, невозможно было и оторваться!

– Меня Кристина зовут, – представилась она, протягивая в салон маленькую пухлую руку. Пальчики на этой руке были холёные, один к одному, с аккуратными ноготками тёплого золотистого цвета, покрытыми мелким узором. Каждый такой ноготок был результатом кропотливого труда салонного мастера и стоил чертовски недёшево.

Гаврилов подумал: «Дорогая, должно быть, девочка!», а вслух произнёс:

– Кристина? Как машина-убийца у Стивена Кинга?

Девушка удивлённо округлила глаза и воскликнула: