От этого оскала Николас непроизвольно сделал еще два шаганазад, и капитан немедленно завладел освободившейся территорией. Он повертелголовой вправо-влево, зачем-то потер пальцем старинное зеркало в раме черногодерева (куплено на Арбате во времена преддефолтного благополучия).

— Венецианское? Вещь!

— Почему венецианское? Русское, московской работы, —пролепетал Ника. — Какие тапочки? Что вы несете?

— Поговорить нужно, — шепнул милиционер, трогая хозяина запуговицу — такая уж, видно, у него была дурная привычка, за всё хвататьсяруками. — Ага, поговорить.

От этого бесцеремонного хватания, от идиотского шепотаФандорин наконец пришел в себя и разозлился. Не на позднего гостя — на себя.Что за дикость, в конце концов? Почему честный, законопослушный человек долженнервничать из-за визита милиции, хоть бы даже и криминальной?

— Кому нужно? — неприязненно спросил он, снимая с груди рукукапитана. — Почему вы пришли без предварительного звонка, да еще в такоепозднее…

— Вам нужно, — перебил Волков. — В первую очередь вам.Зайти-то можно?

— Входите, раз пришли. Николас первым вошел в гостиную.Можно ли позвонить, капитан уже спрашивать не стал. Достал из кармана мобильныйтелефон — дорогой, побогаче скромного Никиного «сименса» — нажал одну кнопочку.

Коррупционер, решил Фандорин, которому развязный опер ужасноне понравился. Известно, какая в милиции зарплата, на нее такой телефон некупишь. Взятки берет или «крышует» — знаем, по телевизору видели.

— Алё, Миш? — забубнил Волков, отвернувшись. — Это я, Серый.Ну чё там у вас с трупняком?… Понятненько. И особые по нулям?… Ясно… Хрена, самна Колобки волокись, я вам не нанялся… Да кручусь пока… Ага, у этого, укандидата. — Тут он коротко обернулся на Николаса, и тот понял, что он и есть«кандидат». Почему-то от этого невинного слова по коже пробежали мурашки. —Отбарабанюсь — звякну… Ага, давай.

Повертев по сторонам круглой, стриженной под полубоксбашкой, капитан спросил:

— Наверно, в загородном проживаете. А тут так, местопрописки?

— Почему? — удивился Фандорин. — Здесь и живу. Загородногодома у меня нет.

Эта информация оперуполномоченного почему-то озадачила. Онпроворно подошел к двери в кабинет, сунул нос и туда — вот какой бесцеремонный.

— Послушайте, капитан Сергей Николасаич Волков изшестнадцатого отдела, — строго начал Ника, собираясь дать наглецу укорот, номилиционер повернулся к нему, лукаво погрозил пальцем и протянул:

— Хреновата квартирка-то. Не склеивается у нас.

Николас удивился. По московским понятиям квартиру никакнельзя было назвать «хреноватой». Двухсотметровая, в старинном, но полностьюреконструированном доме, с высоченными потолками, в свое время она съелаизрядный кус английского наследства. Тогда казалось, что это излишество, но,если учитывать последующий дефолт, квартира обернулась единственным толковымвложением капитала.

— Что «не склеивается»?

— Версия. Мрамора нет, ковры не наблюдаются, хрусталь-бронзаотсутствуют. Вы что, подпольщик? Как гражданин Корейко?

— Как кто? — моргнул Фандорин, которому в его британскомдетстве папа сэр Александер не позволял читать советскую беллетристику. — Дачто вы себе позволяете? Вторглись в частное жилище, суете всюду нос! Что вамнужно?

Милиционер взял два стула, поставил их один напротивдругого. Сел, жестом пригласил садиться и хозяина.

— Ты лучше давай со мной начистоту, — строго сказал он. —Для вашей же пользы. Ксиву видал? Я из шестнадцатого. Это отдел по раскрытиюрезонансных убийств, понятно? Не «колбасник» какой-нибудь и не из налоговой.Пети-мети по чужим карманам мести — не по нашей части. Колитесь, НиколайАлександрович, на чем бабки варите. Слово Сереги Волкова — не настучу. Сам их,клопов сосучих, не выношу… Ладно, сейчас я вам одну хреновину покажу, послекоторой ты со мной стесняться перестанешь, как барышня у гинеколога.

Николас поморщился — метафора капитана Волкова ему непонравилась, как и хамские перескакивания с «вы» на «ты». Но от невнятныхречений оперуполномоченного на душе становилось всё тревожней. Кажется,завязывалась какая-то мутная, неприятная история.

— А до завтра разговор не ждет?

Он оглянулся на дверь детской. Эраст и Геля, должно быть,заждались продолжения сказки. Так вдруг захотелось послать капитана с егонепонятными речами и зловещими шарадами к черту, вернуться в ясный и светлыймир, где нет никого страшней Серого Волка и всегда побеждает справедливость.

Но Волков уже совал в руки какой-то листок, и отделаться отэтого дурного наваждения не представлялось возможным.

— Почитайте-ка. А там уж сами решайте, ждать до завтра илине ждать. Ваша жизнь не моя. Ага.

Это была ксерокопия машинописного текста. Не веря своимглазам, Ника прочел:

ПРИГОВОР

НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ФАНДОРИН, президент фирмы «Странасоветов», объявляется гадом и обманщиком, на основании чего приговаривается квысшей мере справедливости — истреблению.

— Что за бред? — воскликнул Фандорин. — Где вы это взяли?

— До завтра так до завтра, — злорадно оскалился капитан,забрал листок и сделал вид, что собирается уходить.

Однако сменил гнев на милость, вынул из папки большуюглянцевую фотокарточку.

— Из кармана вот у этого гражданина. На снимке был крупныйплан мертвого лица: широко открытые глаза, нимб из растекшейся по асфальтукрови. Гримаса для трупа необычная — довольная и даже словно бы торжествующая.Николас охнул.

— Знакомого увидали? — весь подобрался Волков.

— Да… Этот человек был у меня сегодня. На работе.

— Знаю. У него в кармане лежала реклама вашей фирмы. Восколько?

— Где-то около трех. Что… что с ним произошло?

— Имя, фамилию знаете? — перешел на шепот милиционер, словнобоялся спугнуть добычу.

— Чью, его? — тупо переспросил Фандорин. — Кузнецов, э-э-э,вот имя-отчество не запомнил. Что-то самое обычное. Иван Петрович, СергейАлександрович… Не помню. Только вряд ли он назвался настоящим именем. Что с нимслучилось?

— Почему «вряд ли»?

— Не знаю, так мне показалось. Объясните же, наконец, как онпогиб? И что значит этот идиотский приговор?