Диспозиция у Митридата Карпова была такая: его определилиползать по полу, где специально разложили цветные кубики и расставилидеревянных солдат. Спасибо, конечно, за внимание, но все же взрослые невыносимотупы. Какие кубики, какие солдатики, если они вчера уже видели, что разумом онни в чем им не уступает?

Однако если б Мите вместо младенческих забав дажеприготовили более увлекательную игрушку — хотя бы те же логарифмические таблицы— ему нынче все равно было не до развлечений. К деревяшкам он и не прикоснулся,всё не мог отвести глаз от некоего хрустального флакона, стоявшего подлегосударыни. Тот самый иль не тот? Подменил Пикин или не сумел?

По случаю постного дня на столе были только рыба и фрукты,да и то всю рыбу съел один Козопуло, прочие к еде почти не притрагивались.Наверно, знают, что тут не разъешься, и заранее поужинали, сообразил Митя. Пилиже по-разному, и для всякого было заготовлено свое питье: перед царицей кромефлакона был еще графин со смородиновым морсом, Фаворит пил вино, адмирал —английский пунш гаф-энд-гаф, великий князь довольствовался чаем, старухипотягивали наливку, Маслов и итальянец сидели так.

Два раза рука Екатерины тянулась к роковой склянке, и Митякоченел от ужаса, но в последний момент предпочтение отдавалось морсу.

Как, как рассказать ей про смертельную опасность?

Весь день Митю продержали в Фаворитовых покоях. Дел никакихне было, но и не сбежишь — у дверей крепкая охрана, без особого позволения невыпустит. Он думал, вечером расскажет, когда в Брильянтовую комнату поведут, ноповел его не кто иной, как самый главный злоумышленник Еремей Метастазио. Митятак его боялся, что аж жмурился. Итальянец спрашивал про какую-то безделицу, аон и ответить толком не смог.

И за ужином секретарь нет-нет, да и поглядывал на Митридата,вроде бы рассеянно, но внутри от этих черных глаз всё так и леденело.Оказывается, не выдумки это, про черный глаз-то. У кого душа черная, у того ивзгляд такой же.

— А все же выпью настоечки, — сказала решительно государыня.— Хоть и пятница, да грех небольшой. Опять же церковь не воспрещает, если дляздоровья польза. Ведь ваша настоечка полезная, Константин Христофорович?Полюбила я ее, всю внутренность она мне согревает.

— Осень полезная, васе велисество! — немедленно заверилгрек. — И благословлена митрополитом. Покази-ка язык, матуська. Если розовый —пей смело.

Семирамида высунула язык, и все с интересом на неговоззрились, а Митя даже на цыпочки привстал. Язык, к сожалению, был хоть ишершаво-крупитчатый, но совершенно розовый. Беды, похоже, было не избегнуть.

— Мозьно. Бокальсик, дазе два, — разрешил Козопуло и тут женалил настойки.

Митю будто толкнула некая сила. Он с криком бросился к столуи толкнул ее величество в локоть. Бокал полетел на пол, обрызгав царицыногродетуровое платье.

— Ax! — вскричала Екатерина, а начальник Секретнойэкспедиции с неожиданным проворством прыгнул со своей табуреточки к Мите икрепко схватил его за ворот. Императрица ужас как рассердилась.

— Маленький дикарь! Сердце так и зашлось. Вон его отсюда,Прохор Иванович!

Маслов потащил нарушителя чинности за ухо к двери. Былобольно и обидно, Митя хотел крикнуть про отраву, но в этот самый миг встретилсяглазами с господином Метастазио. Ух как жуток был этот яростный, изничтожающийвзгляд! А потом секретарь посмотрел ниже и судорожно дернул шейный платок,будто не мог вздохнуть. Увидел, понял Митя. Туфлю без пряжки увидел. Догадался…

Кое-как досеменил до двери, влекомый масловской рукой,беспощадной терзательницей уха. Вдруг раздался отчаянный вопль государыни, ижелезные пальцы Маслова разжались. Сберегатель престола кинулся к своейповелительнице.

— Что с ней? Смотрите! Ей плохо! — кричала Екатерина,указывая на пол.

Там, в разлившейся рубиновой лужице, лежала левреткаАделаида Ивановна, беззвучно разевая пасть и дергая всеми четырьмя лапами.

— Яд! — громовым голосом возопил Маслов. — Настойкаотравлена! Умысел на жизнь государыни!

Императрица так и обмякла. К ней ринулись, опрокидываякресла.

— Это хоросяя настойка! — бил себя в грудь Козопуло. — Япил, матуська-царица пила! Никогда нисего!

Вдруг тайный советник вернулся к Мите, схватил за плечи.

— Пошто бутыль разбил? — вкрадчиво прошептал он. — Смалолетской дури или знал про отраву?

Тихо прибавил:

— Ты мне правду скажи, мне врать нельзя. Глаза у губастогостарика были матовые, без блеска. Тут бы всё ему и рассказать, но Митя оплошал— зачем-то взглянул на Метастазио, да и впал в оцепенение под неотрывнымвасилисковым взглядом заговорщика.

— Знаешь что-то, вижу, — шепнул Маслов. — Добром скажешь илив экспедицию свесть? Не погляжу, что маленький…

Тут донесся слабый голос:

— Где он? Где мой ангел-хранитель? Что это вы, ПрохорИванович, ему плечики сжимаете? Иди сюда, спаситель мой. Мне и России тебяГосподь послал!

И ослабла хватка черного старика, разжалась.

* * *