Мы снимали уже три дня, как вдруг приезжает черная «Волга», спрашивают:

– Кто здесь главный?

Я откликаюсь:

– Ну, я режиссер-постановщик.

– Поедемте.

Поехали.

– Давайте ваш киноматериал.

Оказывается, там, где мы снимали, находился секретный объект, какой-то военный завод, как я помню. В кадр попал даже не завод, а гора, которой не было на карте, но ее нельзя было снимать. Арестовали весь отснятый киноматериал. Мы, конечно, не знали, об этом секретном объекте. Когда мы выбирали натуру для съемок, нам понравились места: горы, вид из расщелины на море. Снимали проход по пляжу, и помню, какой-то огонек мигал у горизонта – оказывается, это тоже был маячок какого-то военного объекта. Это, безусловно, была недоработка администрации киностудии: так как зона приграничная, надо было согласовывать места съемок.

Пришлось переснимать весь материал в других местах. Переехали, работали оперативно. Очень важно, что группа в меня верила. Даже Павел Тимофеевич, шутя, говорил:

– Второй Пырьев пришел на «Мосфильм».

Он знал, что я был земляком Пырьева.

В Коктебеле мы нашли у одной женщины квартиру, которую как бы арендовали наши герои. После нас многие на «Мосфильме» снимали в этой квартире. И Голубую лагуну нашли, о которой до нас никто не знал. А обнаружил ее и другие замечательные места Тимофей Павлович Лебешев.

Гримером на съемках «Взрослого сына» была Маргарита Подсухская. Она работала на «Сибириаде», и я ее пригласил к себе старшим художником-гримером. Снимали сцену, в которой действие начинается на танцплощадке, потом героиня Оли Гудковой оттуда убегает и идет по берегу моря, ее догоняет герой Жени Гладышева. Камера на кране поднимается. На общем плане мы видим две маленькие фигурки – Жени Гладышева и Оли Гудковой. Персонаж Гладышева встает перед ней на колени и просит прощения. Солнце садится. Вот такая лирическая и грустная сцена была придумана. Пять минут – и солнце заходит. Времени на съемку было мало, поэтому отрепетировали все до мелочей. Идет съемка, камера вот-вот поднимется, и вдруг вижу, к актерам бежит Маргарита Подсухская со своим гримерным ящичком. Я понимаю, что она сейчас в кадр попадет, а вернуться и снова начать мы уже не успеваем: солнце зайдет. Я подбегаю к Маргарите, толкаю ее с этим ящиком в море – из кадра ее выбросил. Камера дальше снимает сцену. Мне машет Витя Трахтенберг, мой второй режиссер: все, снято. Я кричу оператору:

– Все сняли?!

Тимофей Павлович с Виталиком отвечают с крана:

– Сняли, Василич, сняли!

А Маргарита Подсухская плачет, выходит из моря, вся мокрая, с этим ящичком, в котором, вероятно, погибли все ее гримерные принадлежности. Я собираю группу на танцплощадке, попросил массовку удалиться, встаю перед гримером на колени и говорю:

– Маргарита, простите меня, пожалуйста.

Она всхлипывает:

– Я ведь только… реснички поправить.

– Зачем реснички? Это ведь общий план.

А она плачет и тоже на колени встает. И мы перед всей группой стоим – художник-гример и режиссер-постановщик – на коленях и просим друг у друга прощения.

Тимофей Павлович Лебешев улыбается и произносит со вздохом:

– Нет, не Пырьев. Иван Александрович ни перед кем на коленях не стоял…

Хозяйку дома в Крыму сыграла замечательная армянская актриса Нина Мамиконовна Тер-Осипян. Она потрясающий человек. Администрация сообщала ей, когда меня будить, и Нина Мамиконовна каждое утро меня будила.

В шесть утра, лишь солнышко взойдет, она стучала в мою дверь:

– Санечка, пойдем смотреть на восход солнца. Бутерброды у меня с собой. И, как всегда, четвертинка водочки.

Мы сидели на набережной, смотрели на восход солнца и говорили об искусстве, делая по глоточку водочки из бутылочки.

Потом Нина Мамиконовна отлично сыграла у Никиты Михалкова в «Пяти вечерах». Никита увидел ее у меня в материале, когда я монтировал картину, и спросил:

– Кто это?

– Актриса из театра Маяковского…

А потом смотрю, она у него сыграла соседку главного героя – все в том же халатике. Никита, как и я, торопился. Время на съемки было ограничено.

Нина Мамиконовна, Народная артистка РСФСР, когда-то работала с В. Э. Мейерхольдом и А. Я. Таировым, родилась еще в Российской империи. На 90-летие я ее поздравлял. Она уже с трудом меня узнала. Я прибежал с охапкой роз, встал перед ней на колени. Спросил:

– Нина Мамиконовна, вы меня помните?

Она долго-долго на меня смотрела, а потом сказала:

– Лицо знакомое, кто-то из ухажеров, наверное…

Вот такая была экспедиция. Но в целом коллектив был очень дружный. Потом уже – а у меня и по пять лет перерывы были в работе – меня ждали работники моей первой съемочной группы, чтобы работать со мной на других фильмах. Например, Толя Голубев, который руководил осветителями на съемках «Взрослого сына», работал со мной на всех следующих картинах.

Если Никита Михалков снял фильм «Пять вечеров» за 25 дней, то я своего «Взрослого сына» – за месяц-полтора. Меня ограничили во времени, да и растягивать не было средств – деньги на картину дали небольшие, 360 000 рублей. Это был более чем скромный бюджет для полноэкранного цветного фильма.

Я вернулся на «Мосфильм», сделал черновой монтаж «Взрослого сына», показываю. Александр Алов и Владимир Наумов комплиментируют меня, говорят добрые слова – худсовету фильм понравился. Очень радуются мои редакторы Нина Скуйбина и Нинель Боярова: хорошая получается картина, с настроением. Показываем генеральному директору «Мосфильма» Николаю Трофимовичу Сизову (это было обязательным требованием, прежде чем представить фильм в Госкино). Он посмотрел материал, взглянул на меня и сказал:

– Да… А утверждали Шалевича.

К тому моменту все уже забыли, что изначально на роль отца главного героя был утвержден Вячеслав Шалевич. Я начал оправдываться:

– Николай Трофимович, возникли непредвиденные обстоятельства. Шалевич не смог участвовать в съемках…

– Ну, и Езепов неплохой. Интеллигентный профессор.

И утвердил. Повезли картину в Госкино, и Борис Владимирович Павленок выступил с очередной критикой в мой адрес:

– Почему ты из сына профессора сделал подлеца? Это пощечина интеллигентной молодежи. Он должен раскаяться.

Павленок заставил переснять финал, сделать так, что мой герой возвращается к своей девушке. Этого не было ни в сценарии, ни в первой версии фильма.

Было и еще одно замечание, устранив которое, на мой взгляд, мы лишили картину сильной по своей художественности и эмоциональности сцены.

– Что эта сумасшедшая тут ходит? – отозвался Б. В. Павленок о финальной сцене фильма, которую мы считали одной из самых удачных.