– Выходите.

А как выйти? Мы же голые. Но делать нечего, выходим. Наталья Андрейченко кричит милиционерам:

– Отвернитесь, я обнажена!

Вышли, одеваемся, а у меня одна мысль в голове: «Все, на съемки опоздали». Подходим к милиционерам. Павел Петрович из внутреннего кармана пиджака достает целлофановый пакет, а в нем – бумага, сложенная вчетверо. Он ее разворачивает, показывает милиционеру:

– Читайте, лейтенант.

Лейтенант вытягивается по стойке смирно.

– Павел Петрович, а мы не знали, что вы майор!

Оказывается, у Павла Петровича после съемок в фильме «Подвиг разведчика» сохранилась бумага за подписью И. Сталина и К. Ворошилова о присуждении ему почетного звания майора всех родов войск СССР.

– Доставьте нас, пожалуйста, на съемочную площадку, – сказал Кадочников.

Его просьба была исполнена. Я предполагаю, какая картина предстала перед съемочной группой, когда мы прибыли на площадку на одном-единственном мотоцикле. Павел Петрович разместился в коляске, Наталья Андрейченко сидела у него на коленях, а я – за спиной лейтенанта милиции. Прибыли мы вовремя. Я ждал, что Андрон рассердится на меня, а он только посмотрел на нас и сказал:

– Какие же вы талантливые!

Сейчас Никита изменился, возмужал, а тогда мы были молодые, горячие. Никите всегда хотелось быть в центре внимания. И были случаи на площадке, когда Андрон ставил перед Никитой задачу, как сыграть, но тот, сам будучи режиссером, начинал спорить и предлагал сделать по-своему. Андрон понимал, что брату хочется покрасоваться, и шел на уступки. Он говорил:

– Хорошо. Давай снимем сначала то, что прошу я, а потом – твой вариант.

Никита соглашался, а уже в монтажной Андрон мне говорил:

– Саш, ну я же был прав.

Вариант Никиты отодвигался в сторону, в работу шел вариант Кончаловского. А Эрик Вайсберг и главный оператор Леван Пааташвили нервничали, потому что понимали, что в картину дубль Никиты не войдет, но пленку-то тратили. Снимали на «Кодак», который стоил больших денег по сравнению с отечественной пленкой.

Но иногда Андрон принимал то, что предлагал Никита. Во всяком случае, сцену последней встречи персонажей Никиты Михалкова и Людмилы Гурченко Андрон принял в версии Никиты. В ней Никита сильно стискивает зубы, когда героиня Гурченко отказывается ехать с ним – так сказать, от боли, ото всего пережитого. Это Никита сымпровизировал в кадре. И Андрон сказал:

– Никита – молодец, спасибо. Это туда. Попал.

А иногда бывало, едем с площадки, и Андрон водителю говорит:

– Останови.

Водитель останавливается. Андрон убегает в поле, падает в траву и плачет. Этому удивляться не стоит – на площадке все бывает: переживаешь, страдаешь, мучаешься… Андрон Кончаловский сам по себе очень ранимый человек, интеллигентный. Однажды Андрона кто-то оскорбил, и я ударил этого человека.

Я сказал Андрону:

– Ну что ты молчишь? Врезал бы ему тоже. Он ведь хам.

Андрон отвечает:

– Ну что ты. Это же живой человек.

Андрон не способен – так воспитан. Почему и поговорка ходила: Никита – папин сын, а Андрон – мамин. То есть очень разные братья. Никита – охотник заядлый, даже свое охотхозяйство завел, а Андрон концерты посещает, театры, слушает музыку. Поэтому интересно за ними наблюдать, когда они в одном «профессиональном» котле варятся, как, например, на «Сибириаде».

После съемок в «Сибириаде» ко мне, казалось бы, должен был прийти успех: я стал узнаваем, и Андрон меня хвалил перед всеми своими знакомыми кинематографистами. Были случаи, когда мы шли по коридору «Мосфильма», мимо проходил кто-то – например, Бондарчук или Райзман, – а он говорил:

– Так вот, братко, послушай меня внимательно…

И со временем даже утвердилось полушутливое мнение, что якобы я внебрачный сын Сергея Владимировича Михалкова, тем более что мы с Никитой были очень похожи.

Каждый месяц я приносил в Госкино по киносценарию. Моя жена Юля работала тогда редактором в объединении Сергея Аполлинариевича Герасимова на киностудии им. Горького. Она тоже мне приносила сценарии, которые шли в их объединение. Я все это перечитывал, и то, что меня привлекало, подавал в Госкино – лишь бы что-то снимать, но все сценарии мне запрещали. Причем мне говорили «нет», а через месяц кто-то из моих товарищей запускался с этим же сценарием. Так продолжалось три с половиной года. Борис Владимирович Павленок, который тогда был заместителем председателя Госкино СССР, казалось, делал все возможное, чтобы меня не было в кинематографе.

И наконец на моем творческом горизонте появилась Ганна Оганесян. Сейчас ее фамилия Слуцки (по мужу), и она живет в Израиле. Ганна – дочь очень талантливого кинорежиссера Генриха Оганесяна. Она мне дала почитать сценарий «Взрослый сын». Ганна в то время готовилась к рождению ребенка, лежала в родильном отделении больницы.

После трех с половиной лет без работы я, конечно, ухватился за этот сценарий. Причем сценарий был актуален: это была история о молодежи, а руководство Госкино как раз поставило задачу снимать больше фильмов для молодой аудитории. Я переписывал сценарий много раз, подчиняясь поправкам редакции «Мосфильма» и Госкино. Я не хотел носить поправки Ганне в больницу, тревожить ее, и все переделывал сам. У меня были замечательные редакторы: Нинель Владимировна Боярова, Нина Григорьевна Скуйбина (жена покойного Эльдара Рязанова) – они делали все, чтобы сценарий запустили. Но никак не получалось. Я все быстро исправлю, отправляю в Госкино – там дают новые поправки.

Полгода я занимался только переписыванием сценария. Тогда я попросил совета у Андрона Кончаловского, и он мне сказал:

– Саша, ты в кино, как Шукшин, случайно попал. Ты в кино для всех чиновников – случайный человек. У тебя ни папы, ни мамы, ни дяди с тетей – ни в Госкино, ни в Кремле, ни хотя бы в торговле, поэтому ты случайно будешь получать случайные сценарии и случайные постановки. А значит, вноси все поправки, которые требуют чиновники – это их работа. У тебя веса и авторитета в кино пока нет, тебе их не победить. Поэтому делай, как они просят, а снимать будешь, как ты хочешь, как ты видишь этот фильм.

Я послушался совета и терпеливо вносил все требуемые поправки. Я боялся показывать последний вариант сценария Ганне Оганесян, потому что от ее идеи почти ничего не осталось.

И наконец меня запустили, через три с половиной года мытарств. Мне повезло работать с замечательной командой. Зиновий Гризик был директором – очень опытный кинопроизводственник. Кинооператором был Тимофей Павлович Лебешев. Его сын Паша и Никита Михалков подошли ко мне, и Паша попросил: