Когда я подключился к работе на «Сибириаде», съемки шли почти месяц. Было отснято много материала. Я благодарен Андрону за то, что он меня всегда приглашал на просмотр рабочего материала. Я сидел рядом, он показывал, что отснято, и спрашивал:

– Саш, как думаешь, какой из дублей я возьму?

Я отвечал. А он:

– Нет, не угадал. Может быть, по качеству операторской работы этот дубль и лучше, но по психологическому рисунку персонаж играет сильнее в другом дубле.

Таким образом я с Андроном прошел весь процесс монтажа. Я присутствовал с ним и у Эдуарда Артемьева, когда тот писал музыку. Андрон меня познакомил с этим прекрасным композитором, удивительно талантливым и творческим человеком, и я потом стал бывать в доме у Артемьева. Артемьев давал мне послушать свои произведения, которые еще никто не слышал, и рассказывал, как писалась эта музыка.

Сам Андрон Кончаловский был очень музыкальным, он пришел во ВГИК после консерватории. Причем Кончаловский обладал тонким музыкальным вкусом. Когда мы собирались у него дома, там никогда не звучала попса (в то время в моду входили разные группы, исполняющие «популярную» музыку) – там звучала классика. Например, Сергей Рахманинов. И мне он прививал вкус к хорошей музыке. Он и лекции мне читал, как музыковед. Я как-то заметил, что у него очень много произведений Рахманинова. У него дома можно было найти даже самые незначительные опусы этого композитора. Оказывается, в это время Кончаловский работал над сценарием фильма о Рахманинове. Он рассказал мне всю его судьбу. Насколько мне известно, Андрон проследовал всеми маршрутами путешествий Рахманинова: и, как говорится, житейскими, судьбоносными, и гастрольными. Это тоже урок, который преподал мне Кончаловский – максимально полно изучить то, о чем ты пишешь, знать все о персонаже, о котором снимаешь кино.

У Андрона в процессе работы над фильмом была психологическая установка на то, чтобы группа чувствовала себя единой семьей, поэтому он каждый вечер устраивал общие ужины. Собирался весь творческий состав группы. Мы развлекали друг друга, устраивали что-то вроде актерских капустников. На них обычно выступали Никита Михалков, Людмила Гурченко (правда, она тогда после операции на ноге не могла танцевать, но всегда принимала участие в шутках, хохмах, розыгрышах), Саша Адабашьян, который был душой этой компании, великий Павел Петрович Кадочников. У Кадочникова был маленький магнитофончик, который он вешал на шею, включал фонограмму и пел песни, чаще всего частушки (их он знал огромное количество). Ну и я к ним присоединялся. А Андрон наблюдал. Однажды после очередного капустника на эстраде гостиницы «Селигер» в Твери он меня спрашивает:

– Саша, а ты случайно не актер? Ты профессионально ведешь себя на сцене.

Я отвечаю:

– Я профессиональный актер, около трех лет работал в театре, сыграл шестнадцать ролей.

Андрон не знал, что я во ВГИК пришел после театра и с актерским образованием.

– Тебя надо снимать, – решил он.

Андрон вызвал сценаристов Рудольфа Тюрина и Валентина Ежова и дал им задание придумать мне роль. Так в сценарии появился Сашка – верховой на нефтяной вышке.

С этим персонажем связана одна забавная история. Андрон обратил внимание на то, что мой персонаж Сашка вышел из тюрьмы. В сценарии даже была такая фраза, которую произносил герой Никиты Михалкова: «Санька, не забывай, откуда ты вышел».

Андрон говорит мне:

– Если ты вышел из тюрьмы, значит, ты должен быть бритым наголо.

Я запротестовал:

– Как же так, Андрон! Ты же видел, как на меня девчонки смотрят?

А мы в молодости с Никитой Михалковым были внешне чем-то похожи. Когда мы с ним во время съемок приходили в ресторан в Томске или в Твери, нас все путали. Никита мне рассказывал, как он однажды ехал в поезде (я уже тогда снимался, был популярен), к нему подошел мужчина и попросил:

– Александр, дайте автограф.

– Какой такой Александр? – удивился Никита.

– Ну, вы же Панкратов-Черный. Что мы, не узнали, что ли!

И Никита Михалков от моего имени расписался. Ко мне тоже часто подходили:

– Никита, дайте, пожалуйста, автограф.

Я от его имени расписывался. И, учитывая огромную популярность Михалкова, я тоже пользовался успехом, в том числе и у девушек. И вдруг – наголо.

– Сань, надо бриться, – настаивал Андрон.

Я наотрез отказался. Тогда он придумал такой ход:

– Если я побреюсь, тогда ты согласишься? – спросил Андрон.

– Ну, давай. Но только пусть начнут с тебя.

Мы сели в гримерной, Андрон начал бриться. И только когда у него побрили полголовы, я сел рядом: и меня можно – и нас обоих побрили. Вся группа хохотала и над Андроном, и надо мной. Потом, когда Никита будет снимать фильм «Обломов», он тоже заставит бриться наголо Андрея Попова. Тот, как и я, будет возмущаться. Тогда Никита вместе с Александром Адабашьяном тоже побреются. То есть этот опыт Кончаловского был принят за образец.

Был и еще один случай на съемках «Сибириады» – уже не такой веселый, даже можно сказать, почти трагический. Андрон – реалист. В финале фильма есть сцена, в которой нефтяная вышка падает на меня и герой Никиты Михалкова погибает, спасая жизнь моему герою. В первоначальном варианте сценария он спасал технику, но потом Андрона осенило, что герой должен спасать человека, пусть даже из тюрьмы вышедшего, какого-то незначительного – но человека, теряя при этом себя. Так вот в сцене меня придавливает вышка, а Никита пытается поднять эту вышку из огня и сам проваливается в тартарары, но спасает меня. Начали репетировать. Вышку опустили, я под нее заполз, стал изображать, что меня вышка якобы держит. Андрон говорит:

– Саша, все это неправда. Ты притворяешься, что тебя придавило вышкой. Мы тебя придавим по-настоящему.

– В каком смысле?

– В прямом.

Андрон всегда добивается правды от актера, правды от заданных обстоятельств, в которые тот или иной герой попадает. Кроме того, у нас были потрясающие консультанты-нефтяники. Мы отрепетировали. Я не помню, сколько тонн нефти было вылито в канавку вокруг вышки, под которой я должен был лежать, но много. Напалмом обмазали даже эту вышку. Когда начинается пожар – металл раскаляется. Если вышка попадает в огонь, она раскаляется добела. Андрон именно этого и хотел, чтобы правда была на экране.

Когда я посмотрел, где будет этот пожар полыхать (метрах в двух-трех от меня), то подумал: «Ох, жарко будет». А был конец апреля или март. Снег уже таял. Думаю: «Валенки у меня загорятся от этой жары – надо их намочить». Недалеко была лужа. Я намочил валенки, заполз под эту вышку, меня придавили, начали снимать. Андрон дал команду пиротехникам. Они зажгли огонь – и там такой жар начался, что мои мокрые валенки закипели. Я чувствую, ноги варятся в этих валенках. Я ору, слезы на глазах. На репетициях у Никиты очень ловко получалось: раз – подцепил вышку и поднял. А на съемках он, видимо, растерялся: не получается поднять – и все. Первый раз – мимо, второй раз – мимо. Я смотрю на Никиту – он сидит за этим краном, нервничает. А вылезти-то я не могу, меня по-настоящему придавили. Смотрю на Андрона, мол, вытаскивайте скорее, а Андрон у камеры стоит, плачет, как я, и говорит оператору: