всех доставил до места назначения, как и предполагал Егорушка. А иначе нас порешили бы зомбаки, они взяли нас в окружение.

Песок и магма исчезли. Вместо этого над головами нависало красное ядро. Все они находились в жерле вулкана. Было очень похоже, что их поместили в бутылку, горло которой неплотно задраили куском красной ткани, оставив лишь маленькую прореху черноты с краю.

— Ты хочешь сказать, что это все я? — побелевшими губами прошептал Матфей, ища глазами Варю, она ободряюще ему кивнула, но от этого стало еще гаже. — Я ведь не мог…

— Ну, ты парень даешь, — к Матфею подошел какой-то демон с травой вместо волос и кожей похожей на пласт растрескавшейся земли и похлопал его по плечу. — Это что там у тебя за генератор встроен, одним махом перетащил всех?! Впервые вижу такую мощную человеческую душу.

Матфею совсем поплохело. Он прислонился к стене, но тут же отпрянул — стена была теплая, пульсирующая, как будто живая — в ней даже жилки можно было разглядеть. Матфей осторожно тыкнул в неё пальцем — точно, не показалось, как будто чья-то плоть.

— Да, Матюша — ад живой, особо его сердце, — хихикнул в кулак старик, наблюдавший за реакцией Матфея.

— Это чудо-перемещение решило нашу проблему очень ненадолго, — мрачно перебил всеобщее воодушевление Белиал. — Они бегут по нашему следу.

— Я тоже их чувствую, — водя собачим носом, согласился другой демон.

Демоны стали беспокойно оглядываться по сторонам.

— Они не посмеют зайти в святую обитель! — расправляя капюшон, как у кобры, прошипел один из демонов.

— Это ты им будешь рассказывать, если они раньше не вырвут твой змеиный язык, Асмодей!

— Мы можем завалить выход! — предложил демон с мышиными чертами лица.

— А как тогда мы отсюда выберемся? — ядовито усмехнулся Азазель. — Как Люцифер с Вельзевулом найдут нас?

— Они может быть и вовсе не придут!

— Метишь на место Люцифера, Асмодей, — покрываясь коконом и шевеля жвалами, выпалил Белиал.

Демоны стали спорить, махая руками. Казалось еще чуть-чуть и дело дойдет до драки. Матфей всегда думал, что споры глухого с немым свойственны только человеческим политикам, а оказалось — демоны умеют не хуже.

— Не спорьте, детушки. У нас с вами есть еще немного времени — обождём-с, — тихо сказал Егорушка. Сказал тихо, но демоны с какого-то перепуга подчинились, и спор оборвался. Они стали медленно разбредаться по прилегающим пещерам, в общей зале почти никого не осталось.

— Ну, а теперь-с, — потирая ручки, хихикнул Егорушка, — мы с тобой Матюша могем и покумекать…

Вспышка 8. Пора возвращаться домой

На дне бутылки есть чудесное местечко, где хранятся осколки былого счастья. Их нельзя собрать, но ими можно резать свое несчастье, множить его на бесконечность и тонуть в этой обжигающей агонии. Она настолько горька, что кажется сладостной.

Руки тряслись, голова гудела, во рту вязкая сухость с кислым привкусом.

Опрометчиво спускаться в ад без вискаря. То и дело хотелось повернуть обратно, чтобы промочить горло и в очередной раз рассказать бармену про Софу. Про её удивительный смех и дивный запах. Про ее манеру говорить — быстро, восторженно, глотая окончания слов. Про её бесстрашие и внутреннюю свободу. Про маршрут Берлин-Париж, где они оба были счастливы.

Про её душу, ту светлую, сильную, необыкновенно красивую душу, что он сгубил. Это была его цель — доказать отцу, что даже самая светлая человеческая душа — ничтожна и легко поддается соблазнам.

Именно на такие души они с отцом всегда делали ставки. После проигрыша с фанатиком Иешуа, Люцифер опять решился вступить в игру. И на свою беду выиграл. Тот поворот в истории, который Софье суждено было сделать — не случился. Теперь он мог чествовать свою победу всю оставшуюся вечность — в баре.

Люцифер закрыл ад больше сотни лет назад. Он закрыл его вместе со всеми демонами и грешниками, вместе со своим прошлым.

После стольких лет пришлось попотеть, чтобы найти и открыть врата.

Сам по себе ритуал поиска и открытия довольно прост — достаточно было распахнутых крыльев, немного голубой крови и умения читать замысловатую символику. Сложность заключалась в том, что в этот раз символы указывали на какой-то бред. Люцифер с трудом смог разгадать их значение.

В итоге, он зашел с самого верхнего круга, отсюда предстоял далекий путь до центра, где обычно заседал совет архидемонов. Видимо это был такой намек на то, что нужно хорошенько подумать, прежде чем предстать перед братьями.

Впервые ему было не по себе в собственных владениях. Даже здесь, на самом верхнем круге, где ядро грешных душ еще не сплелось в плотный газообразный шар, а раскрученной спиралью вилось вокруг, где климат был сравнительно мягким и позволял разрастаться деревьям и кустарникам в благолепные рощи, Люцифер быстро взмок. Ноги дрожали, и каждый шаг давался через волевое усилие, а воля без привычной заправки вискарём подводила. Слишком долго он жил среди людей, слишком сильна была его вина перед братьями.

Он запечатал ад, устав от проповедей Вельзевула, который все время докучал ему дружеской заботой и мольбами вернуться. Люцифер же в то время хотел только, чтобы его оставили в покое.

Еще одним поводом было смутное, полупьяное беспокойство по поводу обещанного отцом апокалипсиса. Как раз в то время на земле стало твориться черти что, а ему, вопреки писанию, вовсе не хотелось видеть мир в огне, вот он и решил подстраховаться.

Люцифер привык сжигать за собой мосты. Он и прежде обрывал связи. Он уже терял братьев. Уже предавал тех, кого любил. Он привык к роли всеобщего зла. Но тогда он лишь отвечал предательством на предательство, а в этот раз предал только потому, что был слаб и пьян. Предавший однажды — предаст не единожды.

Дом его юности давно затерялся в памяти. Вся его прелесть растворилась в разрисованных облаках тропического заката. В свете звездной пыли. В широком размахе ангельских крыльев, в виражах и мертвых петлях. В драконьем рыке и мощи. В любви и согласии с собой.

Восторг полета — ровный, спокойный восторг безмятежного дитя. Сердце, не знавшее потрясений и обид. Чистое счастье не познанных несчастий.

Но он потерял все это. Боль прошла, остались лишь обида и горечь. Все, что было там с ним в небесах — происходило, как будто и не с ним вовсе. Он давно утратил ту лучшую версию себя. И самое главное — давно с этим смирился. Ему больше никогда не вернуться в Эдемос и вовсе не потому, что ему туда путь заказан, а больше