Энфилд признается Аттерсону, что Хайд “держалсяхладнокровно, будто сам Сатана”. Когда Энфилд потребовал для девочкикомпенсации, Хайд исчез в той самой двери и вскоре принес десять золотых гинейи чек. Хотя Энфилд этого не говорит, мы в должное время узнаем, что чек былподписан Генри Джекилом.

Заканчивает свой рассказ Энфилд одним из самых яркихописаний оборотня во всей литературе ужаса. Хотя в обычном смысле почти ничегоне описывается, но говорится очень многое – мы знаем, что имеет в виду Стивенсон,и он знал, что мы это знаем, потому что, вероятно, понимал: все мы ищеммутантов:

"Его наружность трудно описать. Что-то в ней естьстранное.., что-то неприятное.., попросту отвратительное. Ни один человек ещене вызывал у меня подобной гадливости, хотя я сам не понимаю, чем онаобъясняется. Наверное, в нем есть какое-то уродство, такое впечатлениесоздается с первого же взгляда, хотя я не могу определить отчего. У негонеобычная внешность, но необычность эта какая-то неуловимая… И не потому, что забыл:он так и стоит у меня перед глазами” [62] Несколько лет спустя в одном изсвоих рассказов Редьярд Киплинг дал имя тому, что так встревожило Энфилда вмистере Хайде. Если забыть о волчьем проклятии и различных снадобьях (самСтивенсон отбрасывает предположение о дымящемся напитке как “чепуху”), вмистере Хайде Энфилд почувствовал то, что Киплинг называл Знаком Зверя.

8

Аттерсон располагает собственной информацией, и онасовпадает с тем, что видел Энфилд (боже, как великолепно построен рассказ Стивенсона:он движется гладко, как стрелка швейцарских часов). Он составлял завещаниеДжекила и знает, что его наследником является Эдвард Хайд. Кроме того, онзнает, что указанная Энфилдом дверь – это задняя дверь дома Джекила.

Сделаем небольшое отступление. “Доктор Джекил и мистер Хайд”опубликован за три десятилетия до того, как идеи Зигмунда Фрейда начали своепобедное шествие, но в первых двух частях своей повести Стивенсон даетпоразительно точную метафору идеи Фрейда о сознании и подсознании, или, еслиговорить точнее, о контрасте между суперэго и ид. Вот большое здание. Состороны Джекила, то есть с той стороны, которая предстает взорам общества,здание кажется красивым и изящным; в нем живет один из самых известныхлондонских врачей. С другой стороны – это все то же здание, – мы видим грязь изапустение, люди по сомнительным делам в три часа утра толкутся на улице, и“слепой лоб грязной стены”, и “облупившаяся, в темных разводах, дверь”. Состороны Джекила все в порядке, и жизнь идет по устойчивому пути. Но с другойстороны, беспрепятственно действует Дионисий. Здесь входит Джекил, там выходитХайд, Даже если вы не сторонник фрейдизма и не оцените глубокое проникновениеСтивенсона в человеческую психику, вы должны будете признать, что здание –отличный символ дуализма человеческой природы.

Вернемся к делу. Следующим важным свидетелем являетсядевушка, очевидец убийства, после которого Хайд становится беглецом,скрывающимся от правосудия. Читая, как Стивенсон описывает убийство сэраДэнверса Керью, мы слышим, как эхо этого описания отдается во всех таблоидахнашего времени: в картинах отвратительных убийств Ричарда Спека, медицинскойсестры Хуаны Короны и даже несчастного доктора Германа Тарновера. Зверь,увиденный во время расправы со слабой и ничего не подозревающей жертвой,действующий не с умом или хитростью, а лишь с тупой, разрушительной яростью.Можно ли представить себе что-то хуже, чем это? Да, можно: его лицо не оченьотличается от того, что мы с вами видим в зеркале ванной каждое утро.

"Внезапно он пришел в дикую ярость – затопал ногами,взмахнул тростью и вообще повел себя.., как буйнопомешанный. Почтенный старецпопятился с недоумевающим и несколько обиженным видом, а мистер Хайд, словносорвавшись с цепи, свалил его на землю ударом трости. В следующий миг он собезьяньей злобой принялся топтать свою жертву и осыпать ее градом ударов –служанка слышала, как хрустели кости, видела, как тело подпрыгивало намостовой, и от ужаса лишилась чувств”.

Для полного сходства с картинкой в таблоиде не хватаеттолько какой-нибудь надписи на стене, сделанной кровью жертвы. Далее Стивенсонсообщает нам, что “трость, служившая орудием преступления, хотя и была сделанаиз какого-то редкостного, твердого и тяжелого дерева, переломилась пополам – стакой свирепой и неутолимой жестокостью наносились удары. Один расщепившийсяконец скатился в сточную канаву…"

Здесь и в других местах Стивенсон применяет к мистеру Хайдуопределение “обезьяний”. Он предполагает, что Хайд, подобно Майклу Лэндону в “Ябыл подростком-оборотнем”, – это ступень назад на эволюционной шкале,жестокость, идущая из глубины веков, которая еще не исчезла.., и разве не этона самом деле пугает нас в мифе об оборотне? Это внутреннее зло в сочетании сместью, и неудивительно, что церковники времен Стивенсона осыпали проклятиямиего историю. Они, очевидно, поняли иносказание и увидели в Хайде нашегопрародителя Адама.

Если принять предположение Стивенсона, что лицо оборотня –это и наше лицо, то знаменитая реплика Лу Костелло Лону Чейни-младшему в “Эбботи Костелло встречают Франкенштейна” (Abbott and Costello Meet Frankenstein)становится не такой уж смешной. Чейни, играющий тощего Ларри Талбота, жалуетсяКостелло: “Ты не понимаешь. Когда взойдет луна, я превращусь в волка”. Костеллоотвечает: “Ну да.., ты и еще пять миллионов парней”.

Во всяком случае, убийство Керью приводит полицию в квартируХайда в Сохо. Птичка упорхнула, но инспектор Скотланд-Ярда, ведущийрасследование, уверен, что его скоро возьмут, потому что Хайд сжег свою чековуюкнижку: “Ведь деньги для него – сама жизнь. Нам достаточно будет дежурить вбанке и выпустить объявление с описанием его примет”.

Но у Хайда, разумеется, есть другая личина, и он обращаетсяк ней. Джекил, которого испуг заставляет вернуться к разумному поведению,решает никогда больше не пользоваться средством. И тут, к своему ужасу,обнаруживает, что теперь превращение происходит спонтанно. Он создал Хайда,чтобы освободиться от уз приличий и норм, но обнаруживает, что у зла тоже естьсвои узы: в конце концов он становится пленником Хайда. Церковники обрушилисьна “Джекила и Хайда”, считая, что книга демонстрирует, что бывает, когда“звериную сущность” человека спускают с поводка; современные читатели болеесклонны сочувствовать Джекилу как человеку, попытавшемуся – пусть на короткоевремя – вырваться из смирительной рубашки ханжеской викторианской морали. И воткогда Аттерсон и дворецкий Джекила Пул врываются в лабораторию Джекила, доктормертв.., а находят они тело Хайда. Произошло самое ужасное: герой умер, мысля,как Джекил, но внешне оставшись Хайдом; тайный грех, или Знак Зверя, который онпытался скрыть, неизгладимо запечатлен на его лице. Он завершает свое признаниесловами: “Сейчас, отложив перо, я запечатаю мою исповедь, и этим завершит своюжизнь злополучный Генри Джекил”.