Голубой? Или белый? «, «Какой у тебя размер груди? Наверное,большой… «, «А сколько раз ты можешь кончить за одну ночь? ».

Дошло до того, что он начал хватать Татьяну за руки ипредлагать заняться сексом прямо в кабинете. Все можно было прекратить ужедавно, но она боролась за себя, она ни за что не показала бы начальнику, чтосдалась, не справилась, испугалась. Она сцепила зубы и терпеливо вела дело кобвинительному заключению. И лишь однажды сорвалась.

– Знаешь, Горшков, я страшно рада, что тебя так долгоискали, – сказала она спокойно, глядя ему прямо в глаза. – Я,конечно, отдаю себе отчет, что за эти месяцы ты успел совершить еще кучупреступлений, и если бы тебя поймали раньше, тебе это не удалось бы. И от тебяпострадали не две девушки, а двадцать две. Мне их всех жалко. Но я все равнорада, что так случилось, и тебя долго ловили.

– Это почему же? – насторожился Горшков.

– Да потому. Горшков, что, если бы тебя поймали сразу,эпизодов было бы еще мало, следствие закончилось бы быстро, пока тебе былосемнадцать, и срок ты пошел бы отбывать в колонию для малолеток. За один-дваэпизода тебе дали бы максимум год. И весь этот год ты просидел бы с детишками,поскольку ради нескольких месяцев во взрослую колонию тебя переводить никто небудет. Среди детишек ты был бы героем, половым гигантом, многоопытным и умелым.Но тебе, Горшков, не повезло. Тебя ловили слишком долго. Теперь тебе ужевосемнадцать, и эпизодов у тебя – лет на пять, если не больше. Я ж тебе нетолько сто двадцатую статью нарисую, но и хулиганство, причем злостное,совершенное с особым цинизмом. А если поднапрягусь, то и еще что-нибудьпридумаю. В общей сумме лет на восемь. И пойдешь ты эти восемь лет отбывать вколонию, где сидят взрослые дяденьки. У многих из них есть дети, сестры, возлюбленныеи жены. И для них ты будешь не героем, а падалью последней.

Жизни тебе там не будет, Горшков, это я могу тебе твердопообещать. Скорее всего ты оттуда вообще не выйдешь. Либо тебя на зоне опустят,что вероятнее всего, либо вообще прибьют, либо ты попытаешься дать сдачи иполучишь новый срок. А потом еще один, и еще один. Другие осужденные если ужрешат тебя не убивать, то сделают все возможное, чтобы ты на свободу никогда невышел. Они это очень лихо умеют делать, там на такой случай целая наука разработана,как зеков провоцировать, а потом под суд отдавать за новое преступление.

Усвоил? Тогда перейдем к следующему эпизоду…

Разумеется, воспитательного воздействия ее откровения неоказали, Горшков только больше обозлился, но Татьяна была рада, что сказала емуто, что сказала. Ей стало легче.

Доведя предварительное следствие до конца и составивобвинительное заключение, она с удовольствием наблюдала за Горшковым, пока тотчитал длинный, многостраничный документ. Читал он медленно, но не оттого, чтовдумчиво. Он просто плохо читал.

– Ладно, – с угрозой произнес обвиняемый, швыряяна стол бумаги, – ты у меня еще поплатишься, сволочь. Что дадут – отсижу,а потом мы с тобой встретимся, Татьяна Григорьевна. Может быть, мне повезет насуде, и тогда мы встретимся с тобой совсем скоро. Так что жди меня, любимая, ия вернусь.

Помыться не забудь, я грязнуль не люблю.

На суде Горшкову не повезло, по совокупности преступленийему дали семь лет. Слова Татьяны оказались пророческими, в колонии ему снова неповезло, ибо самый авторитетный в отряде осужденный имел личный и весьма острыйзуб на всех насильников и развратников. В попытках защититься и постоять засебя Горшков нанес кому-то увечья и получил новый срок.

– Я сделала запрос; – безнадежным голосом сообщилаТатьяна, – Горшков Александр Петрович, шестьдесят девятого года рождения,освободился из мест лишения свободы в мае этого года. Из колонии направилсяякобы в Тверскую область, но туда не прибыл. Местонахождение его неизвестно.

В кабинете повисла тишина. Настя и Коротков сочувственносмотрели на Татьяну, Миша Доценко уставился в лежащий на столе листок с ответомна запрос. Тверская область граничит с Московской, совсем близко.

– Татьяна Григорьевна, – спросил он, пообыкновению называя ее по имени-отчеству, – а этот Горшков похож наубийцу? Мне всегда казалось, что половой психопат – это одно, а человек,который убивает, – это немножко другое. Разные типы личности.

– Брось ты, Михаил, – махнул рукойКоротков, – похож – не похож… Это все наши кабинетные измышления. И потом,ты по своей интеллигентской манере называешь его половым психопатом, а я совсей большевистской прямотой назову его сексуальным маньяком, и буду прав. Акогда человек маньяк, то это надолго. На всю, можно сказать, оставшуюся жизнь.И проявляться его мания может в чем угодно. Разве не так? Ну скажи, Ася, яправ?

– Не знаю, – покачала головой Настя. – Этонадо у специалистов спрашивать.

– Да при чем тут специалисты? – продолжалгорячиться Юрий. – Разве мало мы знаем сексуальных маньяков-убийц? Один приснопамятныйГоловкин по кличке Удав чего стоит, а про Чикатило я вообще молчу. Хотелось емуоригинальных сексуальных ощущений, а кончилось все кучей изуродованных трупов.Вот и весь расклад. Таня, фотографии Горшкова есть?

– Найдутся. Но время, Юра, время… Любительскиефотографии можно взять у его родителей, но на них ему самое большее семнадцать,а теперь ему двадцать девять, и за плечами столько лет в колонии, чтоопознавать его по тем снимкам бессмысленно.

– Это точно, – подхватил Доценко, – но можно взятьпоследние фотографии, которые делали в колонии для справки об освобождении.Они, конечно, «мертвые», и прическа у него теперь неизвестно какая, но накомпьютере сделают несколько вариантов. Попробуем…

– Что попробуем? – перебил его Коротков, в голосекоторого явственно проступала безнадежность. – Будем предъявлять этуфотографию всем участникам телемоста, которые находились на Арбате? Во-первых,мы их год собирать будем, а во-вторых, это нам ничего не даст. Ну, допустим,его никто не вспомнит. Так это вовсе не означает, что его там и в самом деле небыло.

Допустим, кто-то его вспомнит. И что? Мы будем знать, что вигру с нами играет именно он, а толку-то? Его ж искать надо, и весь вопрос втом и состоит, что мы не знаем, где искать. В розыск мы его, конечно, объявим,но надежды мало. Нужны идеи. «Идеи. Где ж их взять? Татьяна думала о том, чтосейчас, в половине одиннадцатого вечера, она сидит на Петровке, и, пока невыйдет на улицу, ей ничего не грозит. Но ведь она не может сидеть здесь вечно.Хуже того, она вряд ли узнает Александра Петровича Горшкова, окажись он рядом сней на улице или в транспорте. Миновало одиннадцать лет, за эти годы через рукиследователя Образцовой прошло столько подследственных, что их лица слились в еепамяти в неясный облик. Некоторых она помнит очень отчетливо, некоторых непомнит совсем, но для того, чтобы узнать человека через одиннадцать лет, нужнов деталях знать его лицо и мимику. А детали стерлись… Она, конечно, можетвосстановить в памяти внешность Александра, но без этих деталей ей каждыйвторой прохожий будет казаться злополучным Горшковым.