в столице. У нас остались «Химеры», так что мы можем оставить позиции и направиться через восточные ворота прямо в Атоллу.

Руксусу очень не нравилось то, каким тоном и с каким выражением лица это произносил Ламерт.

– Северо-восточный участок, говоришь…а что с западным? Разве они ещё не держат оборону?

Молодой гвардеец подошёл чуть ближе, аккуратно положил руку на плечо псайкера. Лицо его, без того истерзанное и измученное, приняло скорбное выражение:

– Мне…очень жаль, друг. Западный фронт уничтожен. Я слышал по связи, что…псайкерский корпус погиб. Весь. Выживших нет.

Земля и небо поменялись в глазах Руксуса местами, перестали существовать. Он рухнул на колени, словно подкошенное, старое дерево, прямо во влажный от крови снег. Взгляд, и так пронзительный, редко мигающий, застыл вовсе.

– Нет… нет… – прошептали чужие, непослушные губы. – Не может быть. Альберт, брат…

– Бой ещё идёт, – попытался поторопить друга Ламерт, протягивая ему руку, – к тому же, может, это вообще неправда, и кто-то просто лежит, раненный… Ты рано хоронишь Альберта, а заодно с ним ещё и нас. Пошли, офицеры не будут ждать псайкера и обычного рядового.

Руки, такие же чужие, сами легли на влажную голову, светлые, почти слипшиеся волосы. Серые глаза не мигали, душа словно потеряла часть самой себя, насильно лишилась заметной своей доли.

– Альберт…Альберт…

Ламерт намеревался уже насильно потащить псайкера с собой, когда над ними навис вражеский танк. Гвардеец отступил, споткнулся об чьё-то тело и упал. В отчаянии он потянулся за ножом, не понимая, сколь отчаянно его намерение. Словно в замедленной съёмке наблюдал он, как опускаются, наводятся на них пушки.

В ответ раздался вопль; не человеческий, исходивший не из горла простого смертного, но откуда-то из другого плана мироздания. Перед тем, как всё поглотила ослепительная вспышка, Ламерт увидел, как тело Руксуса объяло пламя… а когда он вновь открыл глаза, то увидел возле уничтоженного, ещё ярко горящего танка высокую, человекоподобную фигуру. С большим трудом Ламерт угадал в ней Руксуса.

То, что должно было быть руками и ногами, переливалось, извивалось, словно настоящий огонь, на месте головы пылал целый пожар. Невозможно было понять, где начинается и где кончается этот жуткий, переливчатый силуэт, отчего Ламерт, закрывая лицо рукой, в ужасе отполз назад.– БЕГИ. СПАСАЙСЯ.

На пригорке появились ещё танки и бронетехника, сопровождаемая пехотой. Ламерт отполз ещё немного, не в силах отвезти взгляд от постоянно изменяющейся огненной фигуры. Предатели разделили его реакцию, и тоже сначала в ужасе отпрянули, но взяв себя в руки, начали стрелять, тем более то, что было Руксусом, лишь медленно двигалось в их сторону. Впрочем, разве могли лазерные выстрелы и танковые снаряды навредить самому огню?

Они проходили насквозь, не причиняя пламенному, непостоянному силуэту никакого вреда. Пули так и вовсе плавились, даже не долетая до цели. Затем раздался страшный рёв, грянул второй взрыв, гораздо сильнее первого…Явившийся через десять секунд Кериллан увидел лишь пепелище: голую, почерневшую землю, выжженные до костей тела, едва угадываемые скелеты боевой техники – и Руксуса, поддерживаемого Ламертом. Псайкера трясло, как в припадке, и по щекам его безостановочно шли слёзы.

Глава 39

Ткань мироздания

Почти всю стену, составляющую рост обычного человека, покрывали тела. Кого-то убило на месте, кто-то отползал, раненный, но уже обреченный – и умирал либо от кровопотери, либо от болевого шока. Погибших старались стаскивать, куда-то уволакивать, но на то совершенно не оставалось времени. Посему, когда на глазах у Вермонта Дуката погиб очередной гвардеец, чья голова в шлеме взорвалась кровавым фонтаном, комиссар даже не заметил этого. Поставив одну ногу на примитивные укрепления, он словно единственное деревце в чистом поле, не поддавался общему урагану, служил символом непоколебимого, упорного сопротивления.

Погибший солдат мешал комиссару стрелять, так что он почти небрежно пнул труп в сторону, к остальным. Бросив короткий взгляд назад, он так же убедился, что вверенная ему позиция продолжает отстреливаться. Миномёты, несколько лазерных и автопушек, десятки простых гвардейцев, ведущих огонь кто сидя, кто стоя, кто лёжа, окружали Вермонта со всех сторон. Их ряды таяли буквально на глазах, словно снег в самый жаркий день, однако имперские гвардейцы продолжали удерживать позиции.

– Не прекращать огня ни на мгновение! Никто не покинет эти укрепления живым – ни мы, ни враг! – кричал комиссар, размахивая силовой саблей.

Боковым зрением он увидел крохотный холм, усеянный телами в два, а то и в три слоя; меньшую часть из них составляли те, кто при жизни носили серо-зеленоватые боевые мантии псайкеров-примарис и учеников Астра Телепатика. Несколько скорёженных фигур даже отсюда казались слишком маленькими, почти миниатюрными. Вермонт не очень-то жалел погибшее колдовское отродье, однако всё же не мог не отрицать его полезность. В конце концов, они были как минимум неплохим живым щитом…до поры до времени.

В их сторону наступали танки, бронетехника, пехота, даже несколько Имперских Рыцарей. Завидев последних, комиссар не испытал ничего, кроме гнева. Сколько же этой мерзости обитает в Галактике, принадлежащей Ему? Как долго ещё вся эта погань будет вторгаться, порочить владения Владыки, отравляя своим существованием даже воздух? «Все сущее принадлежит Ему, и всякий, кто оспаривает это – есть враг человечества и Империума», повторил про себя Вермонт.

Почувствовав рядом с собой чьё-то движение, он успел повернуться, выставить блок. Сержант, обезумевший от страха, попытался избавиться от своего комиссара, обратить всех остальных оборонявшихся в бегство. Дукат с суровым презрением посмотрел на него сверху вниз, как Бог-Император смотрит на еретика, и даже взгляд его выносил приговор. Резко подняв руку, комиссар дважды выстрелил трусу в грудь. Поганый изменник не успел даже вскрикнуть, ещё в падении выронил лазган. Вермонт и бровью не повёл.

– Смерть труса позорна, – оповестил он громогласным, властным, командирским тоном, – а имя его навеки придаётся забвению. Незыблемо лишь правосудие и кара Его. Помните об этом в свой самый последний час.

Кольцо окружения неумолимо смыкалось вокруг них. Совсем скоро комиссар понял, что они окончательно обречены. Не страх, но горечь поражения охватила его сердце. Вокруг свирепствовал, торжествовал чёрный океан из оружия, шипов и проклятых символов.Плечо пронзила резкая боль. Вермонт, скрепя зубами от боли и ярости, выронил болт-пистолет, не стал