они, оставя нас, помирятся ль с ними? Он, прижав перст ко устам, помолчав, отвещал мне: приятственной случай и дружба велика его царского величества с Речью Посполитою их (т. е. с Венецианской республикой) понудила его правду мне сказать, естли другие к миру приступят, и им остаться нельзя и одним им пребыть в войне невозможно. Я ему молвил: не одним, с нами! Он молчал и против того ничего не молвил». Многозначительно умалчивая о продолжении войны турками в союзе только с одной Москвой, Рудзини на прощание в заключение разговора посоветовал Возницыну остерегаться цесарцев и поляка, уже кончающих свои дела с турками — «близко конца их дело»[1329]. Из пересылки с поляком действительно выяснилось, что он, уладив спорные вопросы, достиг соглашения с турками: турки уступили Каменец и отказались от требования дани крымскому хану, а вопрос о находившейся в Каменце артиллерии решено было отложить до будущего посольства[1330]. «Цесарские послы молчат, — пишет Возницын далее в той же недельной записке, — только слышу, что уже свои договоры на турское письмо толмачат», т. е. договор составили и переводят его на турецкий язык. Когда Возницын попытался напомнить им через доктора Посникова о союзных обязательствах, они резко заявили, что очень удивляются, что у цесаря с царем остается лишь один год до срока союза, а он, московский посол, заставляет их воевать еще пятьдесят лет, а им далее войны вести нельзя, потому что вели войну шестнадцать лет с великими расходами[1331]. Положение Возницына достигло крайней степени трудности. Турки по вопросу о днепровских городках оставались непреклонны. Союзники, войдя в тайное соглашение с турками и даже побуждая турок продолжать с ними войну, — теперь собирались покинуть его, кончали свои дела и заявляли, что далее вести войны не будут и предоставят русским вести ее одним. Но связанный приказом Петра Возницын оставался непреклонен, и сильнее прежнего, когда переговоры уперлись в тупик, он чувствовал отсутствие инструкций, которые помогли бы ему найти выход из положения, и всю ту ответственность, которая на нем тяготела, если бы Россия осталась одна в войне с Турцией. Отсюда его жалобы на неприсылку инструкций из Москвы и даже на неполучение ответов на письма. «Прошу милости, — пишет он Л. К. Нарышкину в той же недельной записке, — изволишь о сем о всем донести великого государя и его, государев, указ исходатайствовать, а именно о тех поднепрских городах и границах от Азова и от Очакова, и о даче хану казны, и о всем состоянии того с турки и татары миру. Я с своей великой трудности и печали дерзаю донести: во истину, государь, надобно было и преже сего и без моего доношения о всех сих настоящих трудностях помыслив и рассудя накрепко, ему, великому государю, донести, и меня не единократно разными способами или статьями удовольствовать; а то не токмо каким указом или на что рассуждением определен, но и на мои писма ни на которое ответу нет. Сами изволте милостиво рассудить, что я труждаюся не в своем токмо, в общем его, государеве, деле, и одною бедною головою как могу делать? Помириться с уступкою тех городов — беда, а остаться в войне одним — и то, кажется, не прибыль. А то уже видимо, что все оставляют! Однакож я без указу тех городов уступить не смею: нечто только положить на волю Божию. Буде не дадут на описку (т. е. на сношение с Москвой) и ждать совершенно не похотят, помышлю о учинении не малое перемирье, буде к тому турки покажут пристойную склонность»[1332].

Итак, единственным выходом из затруднения Возницыну казалось заключение краткосрочного перемирия. Как показывал ему только что приведенный разговор с Маврокордато, и турки начали склоняться к той же мысли о кратком перемирии. Эта уступка турок и была положительным результатом свидания и беседы с Маврокордато 30 ноября. Таким образом, в самый критический момент переговоров, когда обе стороны, казалось, безнадежно уперлись на своих позициях, твердость и непреклонность Возницына преодолели упорство турок. Ему удалось пробить в их упорстве как бы брешь, которую надо было теперь расширять и добиться окончательно их согласия на перемирие. 3 декабря был послан к Маврокордато Посников спросить, есть ли у них, турок, какая склонность к миру. Маврокордато ответил, что он христианин и единоверный и говорит истинно, что турки без отдачи днепровских городков мира не заключат; но что он для «унятия крови христианской» и для облегчения участи пленных уговорил рейс-ефенди на малое перемирие, о чем прежде тот не хотел и слышать. Пусть только Возницын поспешит с заключением такого перемирия. Цесарский и польский договоры уже готовы; с цесарцами дело остановилось только за возвращением из Вены графа Марсилия, посланного туда уже две недели тому назад за подтвержденной грамотой от цесаря[1333].

Итак, турки соглашались на малое перемирие, и Возницыну оставалось только ухватиться за это согласие, что он и сделал. Рассылая союзникам ноты с безнадежной просьбой отложить дело на десять недель, пока он снесется с Москвой, вызвавшие немедленно же, хотя и прикрытые комплиментами, но категорически отрицательные ответы с указаниями на вред, который причинит всему христианству такая проволочка[1334], он 7 декабря вновь отправил Посникова к Маврокордато условиться предварительно о малом перемирии: «…каким они образом на то малое перемирье позволяют и на многие ль годы?», и с просьбой о новом съезде. Маврокордато ответил на эти вопросы письмом, в котором предлагал перемирие на два года со взаимным обязательством унять татар, с одной стороны, и царских подданных — с другой, от всяких нападений. Пути к соглашению были намечены[1335]. «Всемилостивый государь мой, — писал Возницын Петру 9 декабря, — Бог преблагий здравие твое, государя милостивого, да укрепит во многие лета. О здешнем, государь, поведении известно тебе, государю, буди из записки моей, посланной на сей и на прошлых по вся недели почтах. Турки всеконечно от поднепрских городов не отступают, также и без дачи хану казны не помирятся. На союзных не изволь надежды иметь, все согласились, только стало затем: послали цесарцы по подтвержденную цесарскую грамоту; скоро привезут, тотчас подписався, розменясь договорными письмами, розъедутся. Я помня твой государев указ, чтоб по последней мере от других не остаться, только на том основании, како кто владеет и к тому миру притти не возмог. Однако ж, другой твой указ о малом перемирье, хотя и наперед сего о том промысл был, однако, турки тогда не восхотели. Потому еще труждаюсь, чтобы учинить на год или на полтора или