— Да, конечно. Но кто стоит запрофессиональными убийцами?

— Я не знаю. После случившегося прошлой ночьювсе сходятся во мнении, что это «Подпольная армия».

— Но ты в этом не убеждена.

— Да. Арестов не было. Я не убеждена.

— И у тебя есть некий таинственныйподозреваемый, неизвестный остальному миру.

— У меня был один подозреваемый. Но сейчас уменя уже нет прежней уверенности. Я потратила три дня, отслеживая его, я дажесвела все воедино на моем маленьком компьютере и распечатала тоненькийпредварительный проект краткого изложения дела, но потом все сбросила.

Каллаган уставился на нее:

— Ты хочешь сказать, что пропускала занятия,игнорировала меня, работала круглые сутки, изображая Шерлока Холмса, а теперьвсе выбросила?

— Оно там, на столе.

— Я не могу поверить в это. Пока я дулся водиночестве всю неделю, мне казалось, что терплю все это ради стоящего дела. Язнал, что страдаю на благо моей страны, потому что ты в конце концов разгрызешьэтот крепкий орешек и сообщишь мне сегодня вечером или на крайний случайзавтра, кто сделал это.

— Это невозможно выяснить, по крайней мереюридическим путем. Нет никакого сходства и каких-либо общих следов в этихубийствах. Я чуть не сожгла компьютер в юридической школе.

— Ха! Я говорил тебе об этом. Ты забыла,милая, что я гений конституционного права и я с самого начала знал, чтоРозенберг и Джейнсен не имели ничего общего, кроме черных мантий и угроз.Нацисты, арийцы, или клановцы, или мафия, или какая-то другая группа убили ихпотому, что Розенберг — это был Розенберг, а Джейнсен был просто легкой добычейи в некотором смысле смущал их своим поведением.

— Так что же ты не позвонишь в ФБР и неподелишься с ними своим открытием? Я уверена, что они сидят и ждут на телефоне.

— Не сердись. Извини меня. Пожалуйста, прости.

— Ты осел, Томас.

— Да, но ты же любишь меня?

— Я не знаю.

— Мы уже можем лечь в постель? Ты обещала.

— Посмотрим.

Каллаган поставил свой стакан на стол инабросился на нее.

— Хорошо, детка. Я прочту твое изложение дела.А затем мы поговорим об этом. Но сейчас я плохо соображаю, и так будет до техпор, пока ты не возьмешь мою слабую и трепетную руку в свою и не отведешь меняв свою постель.

— Забудь об этом изложении.

— К черту его, Дарби, пожалуйста.

Она обняла его за шею и притянула к себе. Онислились в долгом и крепком, почти неистовом поцелуе.

Полицейский нажал на кнопку рядом с именемГрэя Грантэма и не отпускал ее двадцать секунд. Затем сделал короткую паузу.Затем еще двадцать секунд. Пауза. Двадцать секунд. Пауза. Двадцать секунд. Емубыло смешно, потому что Грантэм был совой и спал, вероятно, не больше трех иличетырех часов, а тут этот бесконечный звонок, эхом отдающийся в его прихожей.Он нажал опять и посмотрел на свою патрульную машину, в нарушение правилоставленную на тротуаре под уличным фонарем. Воскресный день только начинался,и улица была пуста. Двадцать секунд. Пауза. Двадцать секунд.

В переговорном устройстве раздался хриплыйголос:

— Кто там?

— Полиция! — ответил коп, который был негром иради смеха подчеркивал это своим произношением.

— Что вам надо? — требовательно спросилГрантэм.

— Может быть, у меня ордер. — Коп едвасдерживал смех.

Голос у Грантэма смягчился и зазвучал почтижалобно.

— Это Клив?

— Да.

— Который час, Клив?

— Почти пять тридцать.

— Должно быть, что-нибудь горяченькое?

— Не знаю. Сержант не сказал. Он велел толькоразбудить тебя, потому что хочет поговорить.

— Почему ему всегда хочется говорить дорассвета?

— Глупый вопрос, Грантэм.

Последовало недолгое молчание.

— Да, наверное. Я полагаю, он хочет поговоритьпрямо сейчас?

— Нет, у тебя есть тридцать минут. Он велелбыть там в шесть часов.

— Где?

— На Восемнадцатой улице, возле стадиона«Тринидад», есть маленькое кафе. Оно незаметное и безопасное. Сержант любитего.

— Где он откапывает такие места?

— Знаешь, для репортера ты задаешь слишкомглупые вопросы. Называется это место «У Гленды», и я советую тебе отправлятьсятуда, иначе ты опоздаешь.

— Ты будешь там?

— Я заскочу, чтобы убедиться, что с вами все впорядке.

— Мне показалось, ты сказал, что тамбезопасно.

— Безопасно для той части города. Ты сможешьнайти это место?

— Да. Я буду там так скоро, как только смогу.

— Желаю удачи, Грантэм.

Сержант был старый, очень черный и с седымикосмами, которые торчали у него в разные стороны. Он всегда носил темныесолнечные очки и снимал их, только ложась спать, поэтому большинство тех, с кемон работал в западном крыле Белого дома, считали его полуслепым. Голову ондержал набок и улыбался, как Рэй Чарлз. Иногда он натыкался на двери и столы,очищая пепельницы и вытирая пыль с мебели. Он ходил медленно и осторожно, какбудто считая шаги. Работал усердно, всегда с улыбкой, всегда с готовностьюперекинуться добрым словом с тем, кто был охоч до него. В большинстве случаевна него не обращали внимания или относились как к дружелюбному старому иубогому негру-уборщику.