– Спасибо за визит, – прошелестела онабесцветным голосом, – так непривычно одной в доме.

– А где отец?

– Вызвали в полицейское управление, апотом поедет к маме в клинику.

Несмотря на жару, Луиза зябко передернулаплечами.

– Ты ела что-нибудь?

Луиза задумчиво проговорила:

– Вчера, кажется, пила чай.

– Но так же нельзя, – возмутилась я ипотащила девушку на кухню, – сейчас велю приготовить ужин.

– Некому велеть, – произнесла Луиза, –отец рассчитал кухарку, мамину горничную, выгнал всех слуг.

– Кто же убирает особняк? – изумилась я.

– Я навела порядок в столовой и гостиной,но пылесосить все комнаты мне не под силу. А мама готовила обед, завтракали иужинали тостами.

Я заглянула в холодильник: ни яиц, ни сыра, нимасла, ни колбасы. И чем здесь питаются? На полке скучал пакет обезжиренногомолока. Так пусто не было у меня даже в былые годы перед зарплатой. В шкафчикенашелся пакет овсянки.

– Будешь геркулесовую кашу?

– Все равно, – ответила Луиза и тихозаплакала.

Матерясь про себя, я стала помешивать кашу.

– Все это ужасно, не могу понять, по чемуСелина решила покончить жизнь самоубийством.

– Она не делала этого, – невнятнопроизнесла Луиза, – кто-то убил мою сестру и хотел инсценировать самоубийство.

Я так и замерла над кастрюлькой.

– Откуда ты это взяла?

– Когда полиция осматривала тело, наспопросили выйти, но я была в туалете и слышала через отдушину, как медэкспертобъяснял комиссару, что это явное убийство. У Селины на шее от веревки осталсятакой след, какие не бывают у самоубийц. Эксперт почти на девяносто пятьпроцентов уверен в убийстве.

– А комиссар?

– Он выслушал коллегу и сказал, что винтересах дела надо поддерживать версию самоубийства. Нашей семье официальносообщили, что мы не имеем права хоронить тело, пока идет следствие.

В этот момент каша с громким шипением вылиласьна конфорку, в кухне резко запахло горелым. Я уставилась на испорченный ужин.

– Луиза, будь умницей, подожди меня, я съезжув магазин.

Девушка покорно закивала головой. Всупермаркете я пошвыряла в проволочную корзинку все, что попалось под руку:йогурты, замороженные овощи, пиццу, несколько упаковок готовой китайской еды,пару цыплят, брынзу. Луизу я нашла на кухне на том же стуле.

– Даша, останьтесь, мне страшно в домеодной, вдруг убийца вернется!

– Не вернется, скорей всего это былграбитель, решивший поживиться, – пробормотала я, не веря собственным словам.

Луиза печально улыбнулась:

– Я пока еще не в маразме. В доме ничегоне пропало. Селина висела в своей одежде, рядом валялась отброшенная табуретка.Очевидно, она даже не сопротивлялась, а просто спокойно разрешила себяповесить. Почему сестра не кричала, не звала на помощь? И что это за странныйвор, устраивающий спектакль с веревкой. Предположим, Селина внезапно помешалакому-то совершить ограбление. Да любой уголовник просто схватит первыйпопавшийся стул и опустит ей на голову, или пырнет ножом, или выстрелит… Атащить в ванну ночью, когда в доме еще есть люди! Поэтому и боюсь оставатьсяодна!

– А твой отец, он что, не вернется?

– Нет, он хотел переночевать у мамы вклинике, кажется, он сам боится…

– А где же твой муж?

Луиза печально посмотрела в сторону:

– Пьер выдвинул ультиматум: или он, илимои походы к маме. Но я не могу сейчас бросить маму одну, ей очень тяжело. Аотец выставил свои условия: либо я живу дома, либо отправляюсь восвояси к мужу,но тогда нечего рассчитывать ни на какое наследство. А Пьер беден, у меня жеочень мало собственных средств, и я надеюсь, что после смерти папы получудовольно крупную сумму денег…

Она замолчала, я не знала, что ей возразить:

– Конечно, останусь у тебя на ночь, неволнуйся.

Мы посидели еще примерно с час на кухне, потому Луизы стали слипаться глаза.

– Если хотите, ложитесь в комнате Селины,– сонно произнесла девушка, когда я укрыла ее одеялом, – третья дверь покоридору, на ней нарисована буква С.

Я пошла искать свое пристанище. Вид комнатыСелины поразил меня. Можно подумать, что Роуэны живут на пособие побезработице.

Старомодная железная кровать с шариками,узенький диванчик, старенький письменный стол и обшарпанный шкаф. Кроватьзастелена потертым пледом. И нигде нет ни одной мелочи, которые так любятдевочки: ни мягких игрушек, ни фотографий, ни плакатов. Комната была безлика,как гостиничный номер, и уныла, как тюремная камера. Около кровати не стоялатумбочка, а под потолком висела просто электрическая лампочка.

Мне не хотелось ложиться на кровать Селины, ия попыталась устроиться на неудобном диване. Но сон не шел, в воспаленном мозгукрутились дикие мысли. Бедная Селина, что она сказала, когда звонила впоследний раз: "Если со мной что-нибудь случится, то оставлю…" Что игде она оставила? Я поднялась и открыла шкаф: На вешалке сиротливо виселонесколько дешевых платьев и старенькие джинсы, на полках лежало жалкоебельишко.

В ящиках письменного стола тоже необнаружилось ничего интересного – старые тетрадки, записная книжка. Я сама незнала, что ищу: письмо, фотографию, какой-нибудь другой предмет?

Разочаровавшись, снова попыталась устроитьсяна диване, но уснуть не могла. В тоске смотрела я на железную кровать. Надо же,у меня в детстве была точно такая же. Большие шишечки, венчающие спинки,отворачивались. Внутри они полые, и я прятала там конфеты, чтобы полакомитьсяночью под одеялом. Бабушка все никак не могла понять, откуда появляютсяфантики.

Я подскочила на диване и бросиласьотворачивать никелированные шары. Бомбошки легко поддавались, и в четвертой посчету обнаружился аккуратно сложенный листок бумаги. Дрожащими от возбужденияруками я развернула листок. На нем аккуратным, совсем детским почерком былонаписано:

"Анна Дюруа, отель "3еленаяхижина".