внезапно исполнился уныния, показав, что отменно все понял.

— Так ты знаешь истории и примеры? — спросил хозяин.

— Мессер, — отвечал тот, — у меня на памяти их такая пропасть, что, умей я писать, составил бы прекрасную книгу, которую все читали бы с великой охотой.

— Если ты знаешь столько хорошего, — молвил хозяин, — отчего не поделился со мной? Ты виноват; следовало тебе по меньшей мере, как увидишь, что я удручен печальными думами, утешить меня хорошим рассказом.

— Хозяин, я не раз дивился вашему, знатных людей, злосчастью: вы ведь по доброй воле подвергаетесь самой жестокой и неправедной тирании света и, мнится, находите в этом удовольствие, ибо всеми способами отказываетесь от свободы, которая в ваших руках. А знаете, каков этот тиран? Некая фантазия, или мнение, как называл его один великий проповедник в Риме: оно так захватило вас и придавило, что ни в чем вы не можете поступить на свой лад; если вам хочется поесть, или одеться, или распоряжать домашними делами, или другим чем заняться, вы вынуждены ни на йоту не преступать его законов. Проповедник ссылался по этому поводу на суждение великого древнего мудреца (если правильно помню, он называл его Сенекой): тот говаривал, что жить в согласии с законами природы легко и приятно, а жить в согласии с законами мнения — тяжело и трудней всего в мире, ибо у мнения нет границ и оно никогда не бывает довольно[106]. Пример тому он показывал во всяком людском деянии.

Если знатным людям хочется поужинать умеренно, мнение им запрещает, говоря, что умеренность им не пристала: им надлежит уставлять стол разными блюдами, да чтоб они были дорогие; это вынуждает их тратить то, чего не имеют. Если для защиты от холода довольно платья из обычного сукна, мнение велит им употреблять плюш, раш, даже шелк, так что они, иной раз теряя меру, вынуждены влезать в долги, делаться ворами или по малой мере обманывать всякого. И так вы впадаете в излишества во всем, ибо там, где природа довольствуется малым, мнение желает того, чего иметь нельзя, и добивается того, что человек не может оставаться в пределах своего жребия. О, скольких семейств упадок, говорил тот добрый монах, произведен сим проклятым тираном! Он также причиною, что вы, господа, часто лишаетесь многих удовольствий, какие могли бы вам доставить слуги, затем что мнение велит вам с ними не водиться. Вот причина, что я никогда не осмеливался доставить вам приличную забаву повестями и примерами, которые держу в памяти; я всегда опасался, что это мнение прикажет вам заградить мне уста и даже дать мне пинка. Но теперь, видя расположение вашего духа, я избавлюсь от такой опаски, хотя даже сделай вы мне суровый выговор, я не премину отужинать, как обычно, затем что до этого тирана мне дела нет.

Знайте, мессер, что мой отец одно время жил в Ломбардии с хозяином, который на него полагался и часто отправлял его по делам в некую деревню, так что он видел и слышал много деяний тамошних добрых людей, которые, несомненно, достойны того, чтобы о них услышать, и о которых вкупе с другими он мне сказывал впоследствии, когда уж был стариком. Я всегда хранил их в памяти. Я был также в Риме и в иных местах и примечал много другого, так что мой мозг сделался как бы прекрасной и богатой гардеробной, откуда я теперь извлеку какую-нибудь добрую повесть для вашего развлечения. Первая будет такая[107].

В помянутой деревне жил человек, который по простодушию был как осленок, а по всему остальному — как овцы, что идут туда, куда и все прочие. С одной стороны, он был набожен, с другой — чрезмерно сребролюбив, так что набожность тянула его в церковь помолиться, а сребролюбие толкало копить добро, даже обманывая других и отягощая собственную жизнь. Он принял твердое решение жить бедным, чтобы умереть богатым, и так проводил жизнь, не зная ни часа отдохновения.

Случилось ему отправиться ради торговли в некие края, где надобно было пройти водою около двадцати пяти миль, пересекая весьма опасное и открытое неистовству ветров озеро. Когда возвращался он домой, налетела жесточайшая буря, явственно угрожавшая жизни. Как говорит пословица, кто хочет выучиться молитвам, тот садись на корабль[108]: все корабельщики, там бывшие, творили обеты. Взяв с них добрый пример, он тоже принес свой обет: коли выберется из этой бури, принесет по зажженной свече всем изображениям святых, что были в главной церкви его отчизны. Он уцелел и, вернувшись домой, решил поскорее исполнить свое обещание как следует. Того ради купил он кучу свечек и, сперва хорошенько очистив совесть, взялся их зажигать. Начавши с одного бока церкви, он добрался до изображения святого Бернарда[109], у ног которого обреталась опутанная цепями уродливая тварь. И, движимый ослиным невежеством или невниманием, он, зажегши свечу у образа святого, поставил этой твари еще одну, вскоре убранную сторожем за чрезвычайной ее неуместностью.

Тем же вечером, славно отужинав с женой и детьми и съев по своей прихоти большое количество чесноку, он отправился в постель и спал, как сурок. Когда уже светало, приснился ему сон. Ему виделся демон, обратившийся к нему с такими речами:

«Друг мой, сегодня я принял от тебя почесть, какой ни один христианин мне не оказывал, ибо ты зажег пред моим образом свечу, как пред изображеньями святых. Поэтому, чтобы не навлекать на себя упреков в неблагодарности, я пришел к тебе, дабы отблагодарить: проси же, чего хочешь, я готов исполнить».

Добрый человек отвечал так:

«Я поставил тебе свечу по ошибке, а не то чтобы подошел к тебе, как к святому, ибо отлично знаю, что ты — дьявол, приговоренный к преисподней, и не желаю от тебя ничего, затем что я христианин».

«Как тебе угодно, — возразила тварь, — но я принял от тебя почесть, а потому хотел бы выказать благодарность, а если ты от меня ничего не желаешь, я пойду своей дорогой. Но ты, мнится мне, помешан, коли отвергаешь добро, которое я предлагаю, а если не желаешь добра, получишь зло, затем что я стану преследовать тебя, где ни встречу, и покажу тебе, сколь я силен».

«Простите меня, синьор дьявол, — отвечал тот, — и, пожалуйста, не доставляйте мне огорчений; а если желаете сделать мне добро, я объявлю вам мое намерение и желание. У меня жена, дети и немалое число домочадцев; мне надобно их кормить, да еще и снабдить девиц приданым. Поэтому я бы хотел