это недостойно человека, который зовется так потому, что от природы склонен к человечности и милосердию.

Осел хорошо расслышал и приметил все рассказы, разговоры и наставления огородника и работников, усваивая, к великому своему удовольствию, некоторые суждения на пользу своей особе. Во-первых, там, где недостает собственных сил, надобно восполнить хитроумием и плутней, особливо если дело идет о вещах жизненно важных. Во-вторых, чтобы тебя не слишком употребляли в службе, надобно прикинуться несмыслящим. В-третьих, великие не питают прямой любви к малым, а если иной раз им ласкают, то делают это в собственных видах, а не из добродушия. В-четвертых, кто хочет быть у хозяина в уважении, тот служи ему исправно. В-пятых, доверяться можно лишь тем, в ком признаешь настоящих друзей. В-шестых, над тем, кто известен чрезмерным простодушием, творят тысячу шуток. Словом, он приметил все, что можно было к его выгоде, и в течение жизни показал на деле, что был хорошим наблюдателем.

Так как он достиг возраста, годного к верховой езде, и был приучен огородником носить подобающий груз, хозяин распорядился привести его в город и там снабдить хорошей сбруей, чтобы мог нести службу порядочным образом; приказ был исполнен, и на него приладили хорошее седло со стременем, поводьями и проч., так что он выглядел уже не ослом, а чем-то другим.

Видя себя так прекрасно снаряженным, он чувствовал высочайшее удовольствие (которое обычно достается всякому, но кому больше, кому меньше, соразмерно честолюбию и желанию быть в уважении у кого-нибудь в сем свете). Видя, кроме того, что ездит на нем знатный флорентинец, он выступал весело, неся его весьма покойно в деревню; из этого явствовало, что ласки и почести, оказываемые хозяином, — самое действенное средство заставить слуг служить исправно и добросовестно. Он, однако, видел себя в таком почете, что от этого забыл полезное материнское наставление: не возноситься от почести, коли она тебе достанется. Тут нечему было дивиться, ибо всего дальше уносит за поставленные тебе пределы зрелище того, что ты взыскан почестями, а особливо происходит это с животными, которым свойственно безрассудство и неразумие.

Он совершил две или три поездки при великом удовольствии хозяина, который вследствие сего осыпал его ласками: а те вкупе с помянутыми почестями — он ведь был осел — заставили его сильно занестись, так что он не уважал других ослов, а некоторых из них, встречая на дороге, кусал и лягал, понуждая держаться поодаль, как недостойных его присутствия. Это досаждало хозяину, который хотел от него кротости, хотя терпел его, потому что тот хорошо возил. Так и следует поступать: приходится сносить некоторые изъяны осла или коня, а также слуги, когда в главном они ведут себя прилично, ибо, как рыбы без чешуи, так не сыщешь ни мужчины, ни женщины, ни животного без своих недостатков — у кого больше, у кого меньше.

Случилось, что, труся однажды какими-то лугами, он увидел траву лютик, весьма целебную и благую для ослов, как сказано в самом начале книги, и вспомнил материнские наставления, а потому намерился запустить в нее зубы и позавтракать — но не умел, ибо хозяин держал его в поводу, и хотя он сильно гнул голову вниз, однако же не мог набить рот, затем что узда ему мешала, и был сильно раздосадован. И хотя на тот раз он стерпел, однако, когда вдругорядь понадобилось ехать, а следственно, надевать узду, уперся изо всех ослиных сил и не думал открыть рот, если же открывал, то кусал слугу, памятуя слова матери, что ослы пользуются привилегией не носить узды. При виде такой строптивости слуга пустил в дело палку, но своего не добился, напротив, осел получал удовольствие от побоев, хорошо вычищавших шкуру, в чем он нуждался, так что удалось ему исполнить материнское наставление. Наконец, покамест слуга выбивался из сил, пытаясь его взнуздать, пришел хозяин, которому, весьма этим удивленному, слуга его, огородник, сказал так:

— Мессер, мы не добьемся толку, ибо эта скотина упряма, как осел. Надобно вам знать, что этому роду вьючного скота не пристала узда, затем что они слишком терпеливы; достаточно деревянного грызла, чтобы направлять его, куда вам угодно, а оно ничуть не помешает, если ему захочется набить рот травой.

— Как, — возразил хозяин, — ты хочешь, чтобы я разъезжал, как мужик? Моя репутация этого не позволяет.

— Если ваша репутация, — отвечал огородник, — вам позволяет ездить на осле, отчего бы ей не позволить вам употреблять ослов, как это заведено? Пословица говорит, что из осла не сделаешь боевого скакуна. Сказать по правде, мне величайшим безумием кажется желание измерять все на свете людским мнением и склонность делать удобное неудобным ради репутации. Неужели вы не знаете, что тщеславие и польза вместе не ходят? Не хотите же вы, ей-богу, мучиться ни за что ни про что.

Так хорошо он говорил, что флорентинец удовольствовался тем, что сменил железную узду на деревянное грызло, которое служило точно как сказано. Осел остался этим много доволен, примечая, как хитроумие, искусность и упрямство ему пособили.

Глава XV. Как осел принял решение не носить больше седла

В нескольких поездках этот осел служил самым исправным образом, ибо шел иноходью, подобно английскому пони, так что флорентинец был весьма доволен.

Но так как люди не считают себя благополучными и довольными, если не разделяют с другими своего добра и удовольствий, то и этот человек расписывал всем достоинства своего осла, отчего многие просили его взаймы, и хозяин не мог им отказать. А так как нрав у людей разный, иной раз ехал на нем сумасброд, шпоривший его, чтобы несся вскачь, — дело, противное ослиной природе; а иной раз — человек, чрез меру взыскательный, не желавший, чтобы он менял шаг, резвился с другими ослами, ему встречавшимися, и даже отмахивался от мух, и потому коловший его шпорами, что сильно его мучило. Иной раз его ссужали людям, которые не ограничивались ездою, но еще нагружали его всяким скарбом. Иной же раз отдавали его таким, которые, когда сами ели, о скотине своей нисколько не заботились и не питали к ней ни малейшего сострадания.

По всем этим причинам он впал в отчаяние, а так как ничто сильней отчаяния не понукает решимости, твердо постановил быть скорее ослом, чем иноходцем. И, памятуя слышанное от огородника в беседах его с работниками, именно о человеке, взявшемся служить кое-как, чтобы не быть секретарем своему хозяину, он принял решение всегда идти рысью и кое-как, чтобы пресечь обычай одалживать его то одному, то