Такой я и видел Кейси в последний раз: лежащей на снегу в луже алой крови, раскинув руки и ноги в стороны.

Потом были миссис Хуарес, оттащившая меня прочь, яркие огни, больница и прочее, что бывает потом.

Свет в её окне.

Лист бумаги.

Это ты убил её, Итан Трюитт.

Когда я заканчиваю, Корали ничего не говорит. Поначалу. Горячие слезы текут по моему лицу, я едва сдерживаю рыдания, отчего начинаю икать. Солнце по-прежнему припекает, но меня, похоже, ему не согреть. И даже песок под ногами кажется снегом.

Корали не глядит на меня, не пытается утешить, как маленького ребёнка, только смотрит на воду да шуршит ногами по песку, туда-сюда.

– Шею сломала, да? – тихо спрашивает она, когда я утираю слезы.

Я поёживаюсь, вспоминая, как спасатели подхватывают тело Кейси, приподнимают её голову, под которой обнаруживается серый с зазубренными краями камень, залитый тёмной кровью.

– Головой ударилась, – шепчу я.

– И ты считаешь, что это твоя вина? – Голос Корали совершенно спокоен.

– Мой психолог в Бостоне называет это синдромом выжившего. Говорит, такое часто встречается у людей с посттравматическим стрессовым расстройством.

– Может, и так. Но что-то я не вижу за твоей спиной этой безумно дорогой докторши. Так почему бы тебе не сказать, что ты сам думаешь?

– А что я думаю?

– Ты считаешь, что это твоя вина?

Я чувствую, как внутри вскипает горькое разочарование. Корали не понимает. И никто не понимает.

– Я не считаю, что это была моя вина. Я знаю это. Если бы меня там не было, если бы я не стал её подначивать, она бы не полезла на то дерево. И не упала бы. И не была бы…

Но закончить я не могу. Если закончу, гнев и скорбь поглотят меня без остатка.

К моему удивлению, Корали не спорит.

– Ладно, – говорит она. – Твоя так твоя.

Я киваю.

– Если бы меня там не было, она бы не упала.

– Не вопрос. Но представь, что на том дереве был ты, а не она. Допустим, это она тебя подначивала и в результате ты упал.

Я не упал бы, потому что выше Кейси и смог бы ухватиться за ветку, до которой она безуспешно пыталась дотянуться. Но я этого не говорю. И ещё не говорю, как часто думаю о том же самом.

– Ну а цель-то какая?

– На её месте стал бы ты её обвинять? – Теперь Корали смотрит на меня в упор.

Я подхватываю пригоршню песка, медленно сыплю сквозь пальцы, наконец отвечаю:

– Нет.

– Если бы она была здесь, думаешь, она бы на тебя злилась?

– Нет, – выдыхаю я.

– Пусть даже это твоя вина. Но это не значит, что ты должен себя винить.

О такой постановке вопроса я никогда раньше не думал и поначалу не нахожу что сказать. Но потом чувствую, как тонкая рука Корали касается моего плеча, и сразу вспоминаю тот день в столовой, когда она вела меня к своему столу.

– Я никому не рассказывал. Здесь – никому.

– Я тоже не стану, – торжественно заявляет она. – Обещаю. Вот, значит, почему твоя семья сюда переехала? Чтобы ты мог начать всё сначала?

– Да.

Солнце постепенно клонилось к закату. Я не звонил маме с тех пор, как сообщил, что немного задержусь.

Она, должно быть, уже вся на нервах.

– Пора идти, – говорю я.

– Ага, ужин скоро.

– Не хочешь со мной? На ужин? А потом мы с дедушкой Айком тебя отвезём, чтобы не пришлось в темноте крутить педали.

Кроме того, надеюсь, мама не станет срываться на меня при Корали.

Я встаю, отряхиваю с рук песок и протягиваю их ей, чтобы помочь подняться. Сперва она не шевелится, и я даже боюсь, что сейчас покачает головой и откажется, сославшись на срочную необходимость заехать за ирисками, чтобы поднять уровень сахара в крови, или подготовиться к диктанту, на которые, как мы оба знаем, она и без того мастер. Может даже, узнав, что я натворил, и вовсе не хочет больше быть моей подругой.

Но потом она вкладывает свои ладони в мои и даёт легко поднять себя на ноги.

– Ужин – это замечательно. Если только без мяса.

– Мама готовит лазанью, – говорю я. – Вегетарианская, моя любимая.

– Осторожнее, Итан, – предупреждает Корали, грозя мне пальцем. – Если расскажешь о себе слишком много, не останется места для загадки.

Я выдавливаю вялую улыбку: всё это время мне казалось, что это Корали у нас загадочная, а выясняется, что я.

– Так ты правда катаешься на скейте? – спрашивает она. – Научишь меня?

– Конечно, – удивлённо киваю я, думая о скейте, так и лежащем в коробке с самого переезда, вместе с бейсбольной перчаткой, видеоиграми и прочей ерундой из Бостона, которую я теперь видеть не могу.

По тропинке, в конце которой нас ждут велосипеды и шоссе, я иду первым. Но на полпути кое о чём вспоминаю.

– А помнишь, ты хотела мне что-то рассказать?

– Ах да! О том заброшенном доме. И о женщине. – Она понижает голос почти до шёпота, словно боится, что кто-нибудь услышит, и я вдруг чувствую холодок в груди. А когда где-то за спиной, среди деревьев, раздаётся громкий треск, так пугаюсь, что спотыкаюсь о корень.

– Так что там было? – спрашиваю я через плечо.

Корали, не поднимая головы, толкает меня вперёд.

– Иди давай, – едва слышно бормочет она. – Всё расскажу, как до дома доберёмся.

Когда мы подъезжаем к дому, Родди с дедушкой Айком возятся под капотом «недвижимости», а мама, как я и думал, мотыльком вьётся вокруг крыльца.

– Где ты был? – дрожащим голосом спрашивает она. – Сказал, что забросишь Корали домашнее задание, но я звонила Адине – тебя там не было.

– Он со мной был, миссис Ти, – вмешивается Корали. – Мне пришлось сегодня пропустить уроки, вот я и упросила Итана объяснить задание. Это я виновата, что он забыл вам позвонить.

– Ох, – вздыхает мама, переводя взгляд на Корали. Уверен, она сейчас изо всех сил пытается проглотить ту лекцию, что для меня приготовила. – Что ж, просто постарайтесь больше так не делать. Ладно, Итан?

Я прошу прощения, что заставил её поволноваться, и интересуюсь, можно ли Корали остаться на ужин.

Маме чудесным образом удаётся не сжечь лазанью, и мы (не считая дедушки Айка) расправляемся с ней за считанные секунды. Может, это из-за Корали, но сегодня все ладят куда лучше обычного. Даже Родди снимает бейсболку Бостонского колледжа сам и без напоминаний.