Она пришла в себя на коленях возле гаснущих углей. Ночь над Археймом была по-осеннему холодна. Природа молчала. Ни единого намека на нежить. Ничего.

Адептка с трудом сфокусировалась на реальном мире. Она поднялась на ноги. Пошатнулась. Но чьи-то руки удержали ее за плечи, не дав упасть.

Гвин медленно повернулась к Ивросу. Оказывается, он стоял позади. На его лице читалась усталость. Женщина мельком оглядела его с ног до головы. Вроде цел.

– Ну вот и все. – Ватный язык слушался с трудом. – Смотрю, тебя даже не ранили.

– Ты забавная, – Иврос усмехнулся, – чуть не погибла, а беспокоишься обо мне.

– Глупости, – фыркнула Гвин. – Я бы не погибла. Так ты точно не ранен?

– Нет, – заверил он. – Со мной все в порядке.

Иврос посмотрел ей через плечо – на краснеющие уголья костра и редкие языки пламени.

– Она… обрела покой?

– Угу.

Гвин ненавидела это пограничное состояние. Потому окулус был последним избавительным методом на земле, к какому она прибегала. Если бы люди могли регенерировать, адептка бы охотнее отрубала себе руку, если бы кто-нибудь сказал ей, что это эффективный способ магического воздействия. Пусть даже менее эффективный, чем окулус. Тело покалывало. В глаза точно песка насыпали. Во рту пересохло. Но больше всего досталось разуму, конечно. Сознание напоминало сгусток забродившего киселя. Такого непередаваемо болезненного киселя. Но признаваться в этом Ивросу не хотелось, поэтому адептка постаралась взять себя в руки и сказала:

– Она ушла в лучший мир и больше не возвратится.

До Гвин только сейчас дошло, что мужчина по-прежнему придерживает ее за плечи. И ее все еще пошатывает.

– Метка никуда не исчезла, – сообщил он. – Я все еще оборотень.

– Глупости. Ты колдун. Я видела твою силу. Она великолепна. – Адептка тотчас вспомнила вихри золотого свечения вокруг Ивроса. – А метка постепенно побледнеет и сотрется. Не все сразу. Больше нет того, кто ее поставил. И нет того, кто тебя удерживает. Теперь ты можешь уйти из Нордвуда куда пожелаешь, – заметила она. – Ты не обязан сидеть здесь всю жизнь только потому, что в этих краях жили твои предки. Не обязан терпеть отца с его мерзким характером. Не обязан спать на бревнах зимой.

Она говорила тихо. Голос звучал устало. Гвин была готова уснуть прямо тут, на земле возле праха мертвой ведьмы. В другой ситуации она бы так и поступила. Но что-то заставляло ее стоять перед этим человеком. Говорить с ним. Донести, что он достоин куда большего, чем навес за амбаром. Адептка многое повидала за жизнь и в людях научилась разбираться весьма сносно. Как в живых, так и в мертвых. Иврос был лучше большинства известных ей созданий. Хотя бы потому, что не дал ей в одиночку схлестнуться со своей покойной матушкой. Закрыл собой в решающую минуту.

– И куда я пойду? – Его улыбка стала мягкой. – Нет, Гвинейн. Ты неправа. Я привязан к этому лесу. Но ты – другое дело. Теперь ты можешь вернуться в свою Академию.

Она ощутила привкус горечи во рту.

– Нет больше никакой Академии. Не слышал, что твоя мать говорила? Она взорвалась.

– Как? – Иврос нахмурил густые темные брови.

– Ба-бах! – Гвин издала смешок с ноткой легкого безумия.

Сознание вновь стало каким-то мягким. Чуждым. Таким открытым и ранимым. Наверняка виновен треклятый окулус, будь он неладен. Она принялась говорить тихо и сбивчиво, а речь больше походила на бормотание:

– В день приема экзамена по Неукрощенному Огню у заклинателей. Куда меня не допустили. А я ведь говорила им. Говорила, что могу помочь. Что я достаточно опытна. Гораздо лучше тех, кого допустили в силу возраста. Но нет. Слишком молода. Недостаточно долго проторчала там. Недостаточно долго горбатилась на служебных заданиях. Окулус. Никакого доверия. Но вот принять экзамен через пару лет, как положено, на общих основаниях – это пожалуйста. Они насмехались надо мной, когда старшие маги выставили меня за двери со скандалом. Так унизительно. И знаешь, что я сделала, Ив? Села на Пуговку и уехала. Пить в трактир. Просто уехала. Понимаешь? Даже не решилась никому ничего доказывать. Гордая, Ив. Не будь я такая гордая, трагедии могло не случиться. У меня бы хватило сил все остановить. У меня…

Он взял ее лицо в ладони. В зеленых глазах стояли невыплаканные слезы. Но чумазые щеки были сухи, лишь с оттенком болезненного румянца.

– Ты тоже могла погибнуть вместе с остальными, – спокойно сказал он. – Больше никогда не вспоминай этот день. Он прошел.

Адептка дышала жарко и сбивчиво. Как человек в горячке. Маленькая ранка на нижней губе все еще алела влажной точкой. На подбородке запеклась кровь. Кожу на лбу покрывали мелкие ссадины от удара о стену. От грязной и волглой одежды пахло плесенью Архейма. Но ничто, ничто на свете не могло испортить ее дикой красоты в его глазах.

Иврос наклонился к ней. Осторожно поцеловал приоткрытые губы.

Сердце забилось в ребра отчаянной болью, какую Гвинейн Гарана никогда прежде не испытывала.

Воздух вокруг стал вязким, а звуки в ушах – размытыми.

– Ив, – выдохнула она, оседая на землю.

Иврос едва успел подхватить ее на руки.

Она силилась сфокусироваться на ощущениях, но не могла. Встревоженное лицо перед ней растворилось во мраке.

Руки безвольно повисли.

Голова опрокинулась набок, обнажая тонкую черную царапину на шее.

Глава 6

Тавро

Ленивое солнце поднялось над лесами Нордвуда. Его мягкие лучи очертили голые кроны, скользнули меж ветвями, будто силились пробиться в чащобу. Побежали дальше. Туда, где некогда раскидывались золотые нивы. Лучи коснулись побуревшей травы. Заиграли бликами в капельках росы на высоких былинках. Мягкой волной добрались до молчаливых руин. Солнечный свет обрисовал уснувшие камни с остатками увядшей плесени, что облетала подобно осенним листьям. Лучи с любопытством старались заглянуть в каждый уголок некогда прекрасного города. Его закоулки скрывались за пеленой мрака долгие годы. Теперь же город оказался как на ладони: светлые улочки, молочно-белые камни и многочисленные постройки без окон, дверей и крыш. Он просматривался насквозь до самого дворца на высоком холме. Лучи взбежали туда в самую последнюю очередь. Они ворвались во внутренний двор и осветили неподвижную пару в самом его центре: могучий мужчина сидел на земле, прижимая к себе хрупкую рыжеволосую женщину. Он смотрел прямо перед собой, поэтому солнце отразилось в его золотисто-карих глазах, заставив прищуриться. Женщина в его руках дышала слабо. Неглубоко. Но стоило свету коснуться ее длинных ресниц, как она едва заметно шевельнулась.

Иврос вышел из оцепенения. Посмотрел на нее встревоженным взглядом и тихо позвал:

– Гвинейн… Гвин. Ты